– Аркадий Андреев – это я, – сказал он, внимательно глянув в глаза Нине. – В кругу друзей отныне можете называть меня по имени. А на людях либо Аркадий Сергеевич, либо товарищ главный редактор.
– Обгоняй жизнь, Аркадий! – засмеялся Максим. – Дело идет к тому, что очень скоро мы будем величать друг друга прекрасным обращением – «господин»!
– Логично. Как ваш подопечный, Нина?
– Он не мой.
– Логично. Он, понятное дело, общий. Еще раз спасибо за вашу неоценимую помощь и...
– Почему это неоценимую? – встрял Максим. – Она нас, можно сказать, всех от смерти спасла! Такие вещи цену имеют.
– Логично, – Андреев посмотрел на Нину, спросил осторожно: – Как у вас материальное положение? То есть, чего я там лицемерю, ясно, какое у вас положение! Так что разрешите...
– Денег не надо, – сказала Нина, увидев, что он полез в карман пиджака. – Не надо. Вы же сказали, что я в вашей команде, вот мне этого и достаточно.
– Сильно сказано! – Максим зааплодировал пухлыми ладошками, словно увидел в цирке красивый номер.
– Сильно, – согласился Андреев. – И поверьте, Нина, мы это запомним. За нами не заржавеет.
Он решительно прошел в маленькую комнату, глянул на спящего Воробьева и повернулся к Максиму:
– Ну, что ты стоишь? Бери телефон, звони, вызывай специалиста по выведению человека из запоя.
– Я пойду, – сказала Нина. – У меня ребенок с нянькой.
– Сколько ребенку? – с неожиданным интересом спросил Андреев.
– Год.
– И моему пацану год! Так на кой черт вы его с няньками держите, последние деньги тратите? У нас же есть свой ясли-сад, рядом со студией, и мой таракан там уже две недели, так что мы с женой довольны! Прекрасный сад, весь под нашим контролем.
– Прекрасный, да, наверное, не для меня. Я без году неделя у вас работаю.
– Не логично. Сейчас же топайте в садик, он справа от проходной, на вывеске написано, что наш, найдете Анну Дмитриевну, скажете, что от меня, а я за это время ей дозвонюсь.
Через три дня Игорек оказался в садике, и Нина пришла к выводу, что жизнь ее стала наконец ясной, спокойной и прочной. Правда, где-то на просторах государства металась Нинка-маленькая, не подающая о себе никаких вестей, и мысль о ней беспокоила Нину, но в этом плане сделать она ничего не могла. И даже предположить было невозможно, вернется ли когда-нибудь юная охламонка взглянуть на родного сына или обойдется без этого.
Евгений Воробьев объявился на работе через неделю. Побритый и подстриженный, с пышной вымытой головой, в белом свитере и отглаженных черных брюках. Он нашел Нину в чулане, потоптался, поздоровался и спросил:
– Ведь вы Нина Васильевна?
– Ну и что? – грубо ответила она, потому что с утра было злой и имела на это серьезную причину. Какая-то гадина в женском туалете бросила в урну расколотую бутылку из-под пепси, а Нинка, не поглядев, принялась чистить ее голой рукой и сильно порезала ладонь. Рану она залила перекисью водорода, перебинтовала, в медпункт не пошла и, проклиная все на свете, продолжала работу.
– Да особенного-то, конечно, ничего, – улыбнувшись, сказал Воробьев. – Но вы меня надысь здорово выручили, и не только меня. Так что я ваш должник.
– Глупости, – ответила Нина, не глядя на него.
– Вы, мне кажется, не в настроении, хотя Макс сказал, что вы человек контактный. Короче сказать, чтоб вы на меня зла не держали, я хочу вам сделать хороший подарок.
– Не нуждаюсь в подарках, – продолжала грубить Нина и даже чувствовала от своей грубости какое-то сладкое удовольствие.
– Зато я нуждаюсь, – вновь искательно улыбнулся он. – Только не знаю, как бы вам потрафить. У меня дома целая коллекция духов. Французских, испанских, итальянских и прочих, я в них не разбираюсь. Почти все флаконы не открыты даже. Давайте я вас после работы подхвачу, вы посмотрите и отберете, что вашей душе угодно. Мне теперь эта парфюмерия без нужды.
– Я в пять ребенка из садика забираю, – буркнула Нина.
– А вот с ребенком и поедем! Я ему мультики на видаке поставлю!
– Он в них еще ничего не соображает, – помягче сказала Нина.
– Ну, так мы для него еще чего-нибудь придумаем. Вы не волнуйтесь и не бойтесь, я к вам приставать не собираюсь.
Эти безобидные слова отчего-то еще больше снова разозлили Нину, и она вскинула на него сузившиеся глаза, спросила нахраписто:
– Отчего ж приставать не будете? Не по рангу, брезгуете с уборщицей трахаться? Только с актрисами и дикторшами этим делом занимаетесь?
– Да перестань ты в самом деле! – резко ответил он. – Не с той ноги утром встала, так и скажи! И хамла из себя не корчи! Ты, я вижу, руку поранила, от того и бесишься! Так я в том не виноват. В пять часов жду тебя у выхода, прихватим твое чадо и съездим ко мне.
– Да не нужны мне твои духи, – по-простецки засмеялась Нина, сразу вдруг почувствовав, что парень этот прост, откровенен и вообще какой-то свойский.
– И мне не нужны, – ответил он. – От жены остались.
Нина вспомнила портрет в спальне его квартиры, тот самый, который был разбит винной бутылкой, и спрашивать ни о чем не стала. Он тоже больше ее ответа не дожидался, повернулся и ушел.
Но в пять часов на своих зеленых «жигулях» стоял у проходной и при появлении Нины распахнул боковую дверцу.
Когда сел к рулю, спросил удивленно:
– Послушай-ка, а как же это я тогда, неделю назад, мертвецки пьяный, машину к дому подогнал?
– Я подогнала.
– Ты?
– Ну да. Могу показать, как это делается.
– Давай, – согласился он.
Нина пересела к рулю и подкатила к воротам в детский сад.
Игорек был уже одет, и с ним на руках она вернулась к машине.
– Ого, какой здоровый! – с интересом посмотрел Воробьев на Игорька. – Здорово на тебя смахивает.
– Два! – сказала Нина.
– Что «два»? – удивился Воробьев.
– Два-ноль в мою пользу, – сказала Нина. – У тебя, Воробьев, что-нибудь перекусить дома есть? Он у меня из сада голодный приходит, хотя там и кормят отменно. Привычка, видать, такая.
– Найдем, – пообещал Воробьев. – Ты меня Женей зови.
– Хорошо, – согласилась Нина и тут же твердо решила, если он у себя дома хотя бы заколеблется, хотя бы намекнет или знак подаст, что она может остаться у него до утра – останется. От этого неожиданного решения она повеселела и спросила запросто: – А где твоя жена?
– Сбежала, – коротко хохотнул он.
– Как это?
– Как в классическом русском романе. Сбежала с тенором из оперы.
– Во дает, – удивилась Нина. – Вроде бы ты мужчина интересный, на студии про тебя говорят, что талант у тебя в деле редкий, живете вы, ты уж извини, я к квартире присматривалась, живете тоже справно, чего ей не хватало?
– Не любила, наверное, – он повел головой, не отрывая взгляда от дороги. – Ну а потом, у тенора, с ее точки зрения, больше перспективы. Сейчас по заграницам ездит, у рояля около его аккомпаниатора ноты листает, все-таки на виду. Ни черт, ни Бог вас, женщин, не поймет, что вам надо.
– А ты ее еще вспоминаешь? Потому и запиваешь по-черному, да?
– И это не последняя причина. Но не единственная. Как-нибудь я тебе объясню, в чем тут дело.
Парфюмерный набор сбежавшей жены Воробьева оказался просто сказочный, словно в хорошем магазине. Нина скромненько взяла парижские духи, испанский флакон и отбилась от остальных предложений.
– Давай ужин устроим, – сказал Воробьев. – После своей прямой работы я больше всего люблю кулинарничать. Если б режиссера из меня не получилось, я бы поваром подался в какой-нибудь ресторан. Или, коль теперь это можно, свое заведение открыл. Маленькое кафе с горячими закусками. Утка у меня есть. Хочешь, сделаю утку по-пекински?
– А я и не знаю, что это такое.
– Не очень вкусно, но экзотично. А тебе я пока кассету на видак поставлю. Ты что любишь?
– Ставь, что тебе нравится.
– Тогда выбирай сама.
Он открыл шкаф, и оказалось, что набор кассет у него побольше, чем в иной палатке по прокату.