— Не спеши. На кусте — ок джилян[2]!
Курбан швырнул в куст саксаула комок глины. Тотчас одна из веток отломилась, вытянулась в ровную линию и метнулась к нам, словно дротик, брошенный невидимой рукой.
— Стрела-змея! — крикнул Марк.
Тонкая змейка шлепнулась на песок, торопливо поползла прочь. Голова ее почти сливалась с туловищем и едва превосходила по толщине кончик хвоста.
— Стрелу-змею трудно заметить, — пояснил зоолог, — на человека она не нападает, охотится за мелкими ящерицами. Яд у нее слабый, да и укусить человека ей трудно: ядовитые зубы упрятаны в глубине маленькой пасти.
Зашел разговор о лечении змеиных укусов.
— Противозмеиная сыворотка — очень эффективное средство, — проговорил Марк, — нужно только как можно скорее доставить больного к врачу.
— Раньше старые люди надрезали место укуса и прикладывали каленое железо, — сказал Курбан. — Знахари колдовали, отпугивали злых духов.
— Пережитки, — заметил Васька и тут же рассказал совершенно невероятный случай. — Один человек рубил дрова в лесу. Его укусила гадюка, в палец. Человек не растерялся, отрубил палец топором и побежал в деревню к врачу. Через неделю ему захотелось посмотреть, что же стало с отрубленным пальцем. Человек пришел на то место, разыскал пенек, палец лежал на пеньке распухший, черный-пречерный. Человек дотронулся до него. Из пальца брызнул яд, попал на ладонь, прошел через кожу, и человек умер в ужасных мучениях.
Увидев наши иронические улыбки, Васька разгорячился:
— Быль! Ей-ей, быль! Точно знаю.
Зоолог достал из мешка пойманную накануне гюрзу и крепко ухватил ее за шею.
Мы боязливо отодвинулись.
Змея шипела. Марк взял стеклышко и вставил его змее в пасть. Потом он отправил разъяренную гюрзу обратно в мешок.
— Ты что задумал?
— Смотри, Вася, — не отвечая на вопрос, проговорил зоолог, — на стеклышке желтоватая жидкость. Что это такое, по-твоему?
— Яд!
— Верно. А теперь — смотри.
Марк потер стеклышком ладонь.
— Как видишь — ничего страшного. Лишь бы на коже не было царапины и яд не попал в кровь…
— Верно, верно, — поспешно ответил Василий, доставая флягу со спиртом. — Мой скорее руки!
Все замолчали. Васька был посрамлен. Художнику стало жаль нашего друга.
— А у того человека, наверное, были ссадины на руках. Знаете, когда дрова рубишь — бывает.
— Возможно, возможно, — снисходительно согласился зоолог и посмотрел на часы. — Однако нам пора.
Ночь снова выдалась неспокойная. Едва погас костер, на окрестных холмах замелькали зеленые огоньки, послышались шорохи. Внезапно раздался жалобный, протяжный вопль.
— Шакалы, — засмеялся Марк. — Они нам спать не дадут.
— Дадут, — уверенно заявил Васька, — сейчас мы их попросим.
Он схватил ижевку-бескуровку, с которой никогда не расставался, и стал палить по невидимой цели мелкой дробью. Очевидно, шакалам это очень не понравилось. С плачем и визгом они отбежали подальше и до зари развлекали нас жутким концертом. С первыми проблесками утра ночные хищники исчезли, словно провалились сквозь землю.
В селение мы пришли к полудню. Небольшой кишлак приютился у подножия горы. Низкие домики с плоскими крышами, пышные кроны деревьев, убаюкивающее журчание арыков.
Немногочисленное население столпилось у тутовых зарослей. Слышались взволнованные возгласы, крики. Курбан остановил низкорослого колхозника в тюбетейке.
— Змея укусила мальчика. Плохо, ай, плохо! Послали конного за доктором.
— Гюрза, эфа?
— Нет, та, которая стоит… В кусты уползла, за арык.
— Кобра, — догадывается Марк, — ведите меня к мальчику. Быстро!
Марк, Николай и низенький колхозник идут к ближайшему домику; им навстречу, рыдая, бежит женщина с распущенными волосами — мать ребенка.
Мы с Васькой продираемся сквозь колючий кустарник, оставляя на ветках клочья от курток. С нами несколько колхозников с кетменями и ватага загорелых до черноты ребятишек.
— Здесь, здесь!
Мы окружили кобру. Она свернулась тугим кольцом. Плоская голова змеи танцует высоко над землей. Кобра раскачивается, словно выбирает добычу, готовится к прыжку. Осторожно продвигаюсь вперед. Второпях я обронил рогульку. Васька решительно сдвигает брови, поднимает ружье. Колхозник подает мне тяжелый кетмень.
Кобра неимоверно толста и длинна, в ней не менее двух метров. Спина грязно-серая, брюхо светлое, «очков» нет. Это украшение носят все кобры, кроме среднеазиатских.
Змея раскачивается. Кто-то попадает в нее камнем. Испустив негромкий протяжный свист, кобра молниеносно бросается на меня. Пытаясь отскочить, роняю кетмень, падаю навзничь.