Бывало (бывает и сейчас) и иначе. Топоним РОДЕЗИЯ образован (уже не из имени — тогда была бы СЕСИЛИЯ) из фамилии Сесиля Родса, проходимца, слуги империалистов Англии, богача, сумевшего захватить огромные области на юге Африки. Город БРАЗЗАВИЛЬ в той же Африке, так сказать, посвящен графу Саворньяну де Брацца (или де Бразза), итальянцу родом, французу по подданству, который поднес чуть ли не половину Конго Французской республике. Граф Брацца и итальянец-то был не чистокровный, скорее далматинец: в Адриатическом море есть остров БРАЧ, над славянским населением которого графы, «предки данного», когда-то владычествовали. Оттуда они и вынесли свою фамилию, видимо славянского корня. А теперь она живет в топониме Центральной Африки.
Вот и все. Я написал эту главу со специальной целью показать читателям, как и каким образом такая простая, обыденная вещь, как топоним, построенный на «антропониме», на имени человека, оказывается весьма интересным объектом для изучения.
Вы видели, как сама форма таких топонимов может приоткрывать перед нами факты из далекой истории человечества и народов. Вы увидели, как положение человеческого (святые — тоже люди) имени в топонимике может характеризовать большие временные периоды, ибо оно, положение, меняется от века к веку. Топонимы и гидронимы остаются нелицеприятными свидетелями того, что теперь принято называть социальной психологией разных веков и разных народов.
МЕСТО И ЧИСЛО
Когда я живу в деревне, у меня образуется примерно такой адрес:
«Ленинградская область, Лужский район, дер. Голубково, Успенскому Л. В.».
Когда я переезжаю в город, адрес становится таким:
«Ленинград, Центр-1, Красная улица, дом 41».
Там было: «деревня ГОЛУБКОВО», здесь — «дом СОРОК ОДИН».
Очевидно, слова «сорок один» можно рассматривать как своеобразный вид топонима. Они означают место, где я живу.
Можно стать на такую точку зрения, что числовое обозначение места является самым простым и самым естественным его указанием.
На Васильевском острове Ленинграда с XVIII века улицы именуются «линиями», во всяком случае, все основные улицы его центральной части, пересекающие три поперечных проспекта.
Таких линий-улиц (строго говоря, половинок улиц: линией считается не вся улица, а только каждая из двух ее сторон; правая по ходу — четная, левая — нечетная) всего на Васильевском 32. Пять из них имеют различные собственные «определения»: БИРЖЕВАЯ ЛИНИЯ, КАДЕТСКАЯ (теперь СЪЕЗДОВСКАЯ), КОЖЕВЕННАЯ, КОСАЯ, УНИВЕРСИТЕТСКАЯ (теперь — МЕНДЕЛЕЕВСКАЯ). Двадцать семь остальных различаются только по своим номерам: ПЕРВАЯ, ВТОРАЯ, СЕДЬМАЯ, ШЕСТНАДЦАТАЯ, ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ…
Старые василеостровцы так зачастую и говорят: «Я на ВОСЬМОЙ живу», опуская ненужное слово «линия».
Названия улиц — топонимы? Тогда, безусловно, числительные «Первая», «Седьмая», «Восемнадцатая» также являются иногда самостоятельными топонимами, иногда — их составными элементами.
Можно было бы сказать — очень удобно, такие топонимы имеют немало преимуществ перед всякими другими.
Если я называю вам Лиговскую улицу, я только назвал ее и не сказал ничего больше. Если я называю Восьмую линию, вы по крайней мере знаете, что она расположена после Седьмой и перед Девятой. Это уже нечто: вы получили от меня какую-то информацию, какие-то более или менее точные сведения.
В дореволюционной Москве дома на улицах различались не номерами, а своей принадлежностью тому или другому хозяину. На конвертах писем писали так: «Петровка, дом Николаевых», «Якиманка, дом Грищук».
В 1888 году адрес Антона Павловича Чехова был такой: «Москва, Кудринская-Садовая, дом Корнеева».
Разыскать по такому адресу нужного вам человека можно было лишь с помощью долгих расспросов. Почтальоны носили письма по адресатам только после того, как наизусть заучивали, где живет Корнеев, где Лидерт, где какой-нибудь Петренко или Василевский. Легко было представить, какое количество всяких ошибок возникало из-за такого положения вещей и как часто случалось, что «адресованные в Ладогу письма едут в Еривань», как сказал А. К. Толстой.
Стоило столь примитивные «топонимы принадлежности» заменить простыми номерами домов, как дело само собой во много раз упростилось.
Вероятно, простота соблазнила и такого любителя порядка, как Петр Великий, и то ли он сам, то ли кто-то из его помощников и ревнителей его дела придал «зело удобную систИму» названий улицам Васильевского острова.