Несмотря на полумрак, я заметил, как краска облила ее щеки. В ее голосе послышался испуг, когда она воскликнула:
— Что вы, доктор! Вы шутите! Ничего подобного быть не может. Мой муж совершенно здоров. Да и у меня никогда не было этих ужасных болезней.
В этой, со вкусом меблированной, комнате воздух, чуть освещенный светом затененной лампы, быль насыщен ароматом духов, дорогой пудры, и ковер делал неслышными шаги. Портьеры и рисунки обоев проступали из полумрака пятнами, как детали картины. Здесь должны были бы изучать слова нежности и любви. Мне не хотелось говорить о микробах, анализах, выделениях, гное…
Поэтому я повторил еще раз:
— Я желаю вам только добра. То, что я вам советую, не затруднит вас. Покажитесь врачу.
Год спустя в этом же доме опять справлялась встреча Нового Года. Молодая стенографистка из Москвы снова была в числе приглашенных. Она показалась мне еще более красивой, чем раньше. На ней было темное, почти траурное бархатное платье.
Мы раскланялись, как старые друзья.
В этот вечер глаза ее сверкали как-то необычайно ярко, и все лицо ее сияло беспредельной я жизнерадостностью. С ней был длинноволосый юноша в суконной толстовке. Я узнал, что он студиец, работает в кино и в «Синей блузе» и пишет стихи. По-видимому, они были влюблены друг в друга.
Темное платье москвичка носила неспроста, полгода тому назад умер ее муж. Она поселилась в Ленинграде и работала в правлении какого-то треста.
После ужина, когда я проходил мимо нее, она громко оказала, улыбаясь:
— Доктор, какой вы смешной!
Мы поняли друг друга.
Юноша был с ней неразлучен. Уходя, я заметил, как он низко нагнулся и поцеловал ее ладонь, а она растеребила ему прядь волос над ухом. Потом он что-то сказал ей, и они оба долго смеялись.
Мне стало грустно. Чужое счастье поднимает в нас жалость к самим себе, и все, что не сбылось, пробуждается к жизни.
Дней через шесть ко мне на дом явился больной. Я принимаю у себя пациентов очень редко. Я открыл дверь в прихожую и сказал:
— Войдите.
В кабинет вошел молодой человек в суконной толстовке. Я узнал его сразу. Это был студиец из «Синей Блузы».
Он стоял предо мной в глубоком смущении. Потом он сел, пригладил свои черные волосы и сказал, запинаясь:
— Э… Э… доктор! Я не болен. Видите ли… Я пришел к вам… Мы ведь немного знакомы… мы встречались… Я о вас слышал много хорошего… Я пришел к вам посоветоваться… Знаете…
Чтобы выручить его, я задал ему два-три вопроса. Я неоднократно наблюдал еще в начале своей врачебной деятельности, что в щекотливых случаях смущение больных снимается, точно рукой, при откровенном подходе к делу.
Мой юноша обрел, наконец, дар слова.
— Доктор, — сказал он, — я не болен — и никогда не болел. У меня не было и в мыслях считать себя больным. Я просто мнителен. Вы, конечно, знаете жизнь актера, с кем только не встречаешься! Я читал когда-то, что сифилис, например, можно схватить незаметно, и что это обнаруживается только много лет спустя, когда человека постигает вдруг паралич. Я ужасно мнителен… Мысль о том, не болен ли я, мучает меня. Я прошу вас, доктор, осмотрите меня, Пусть не покажутся вам смешными мои слова. Я ужасно боюсь венерических болезней.
От волнения лицо его стало пунцово-красным. Из-под длинных ресниц на меня с просьбой смотрели его зеленоватые глаза.
Я не совсем понимал, чего он хочет от меня.
— Окажите мне, — спросил я, — с какого времени появилась у вас эта боязнь заболеть? И когда вы в последний раз были близки с женщиной?
Юноша энергично возразил:
— Нет, доктор, не в этом дело… Я могу… я… может быть… словом, я собираюсь на днях жениться. Но вдруг я болен? Осмотрите меня. Я никогда не болел. И вообще я очень редко имел дело с женщинами. Я избегал их, потому что мысль о заражении удерживала меня. Но ведь я мог заболеть и внеполовым путем, не правда ли?
Мне стало все ясно. Этот юноша был, очевидно, очень честен и порядочен и к тому же мнителен. Он где-то слышал или читал о внеполовых путях инфекции и захотел себя проверить.
Не удивляетесь, пожалуйста. Прийти к врачу перед физическим сближением с любимой женщиной, это кажется вам верхом рассудочности, представляется вам оскорбительным для святого чувства любви? Вы не правы. Это — сама жизнь, трезвая разумная действительность.
Было бы хорошо, если бы такую роль врача брали на себя Институты социальной гигиены.
Я исследовал этого актера. Он оказался совершенно здоровым.