И это незаметное разрушение здоровья женщины — не наказание за грехи. Скорее это наказание за анатомию.
Суть заключается в строении путей, по которым идет заражение.
Анатомическое строение у мужчины иное, чем у женщины.
Оттого у них все протекает громогласно. Им болезнь объявляет: иду на вы! Боли, резь, течь, воспаление — всего этого не скрыть. Простое прикосновение платья очень чувствительно. Даже сон не приносит успокоения. И внимание больного прочно приковывается к месту катастрофы. Пусть это будет даже безусый юноша, не имеющий так называемого опыта, при первом же столкновении с этим злополучным даром любви. Он уже сам ставит диагноз. Раскусив орешек зла, он тотчас же бежит отыскивать амбулаторию и врача-специалиста.
Процедура лечения тоже портить не мало крови пострадавшему. Действительно, манипуляции над больным местом зачастую представляют собой довольно мучительное переживание. Отсюда широко распространенное мнение о том, что триппер — вещь жестокая, свирепая, но мало кто знает о том, что это наблюдается только у мужчин.
В этом одна из причин беспечного отношения женщин к своим ощущениям. Ведь последние по своей интенсивности и характеру так далеки от гонореи, которая, по слухам, должна жечь рвать и терзать, что мысль о какой-либо аналогии редкой из женщин приходит в голову. Остальные чувствуют себя совершенно здоровыми, не знают никаких опасений, смеются как ни в чем не бывало и целуют мужчин с увлечением и смелостью.
А несколько дней спустя происходит, примерно, такой диалог:
— Вы — бесчестная женщина, вы заразили меня!
— Что такое? Да как вы смеете оскорблять меня, вы грязный человек? Это вы сами заразились от панельной женщины. Не смейте ко мне приближаться. У меня муж, ребенок, и все мы здоровы. О, Господи, как могла я позволить себе это с вами!..
Или:
— Неправда, я никогда не болела. Я жила с моим прежним другом шесть лет, и все было хорошо. Была здорова. Никаких таких гадостей не знала. Уходите! Видеть вас не хочу. Обманщик! Обидчик!
Она рыдает. Слезы так искренни, что им нельзя не верит.
Итак, у одной такие доводы: здоровый муж, ребенок; у другой — многолетнее благополучие. И непосвященному, — а таких, конечно, не перечесть, — кажется, что тут какое-то колдовство, какая-то загадка. Получается, в самом деле, впечатление, будто от воздуха заразиться можно.
Сколько горечи, оскорблений, столкновений Вырастает на почве такой загадочности!
Как выбраться из этого заколдованного круга?
Простое в загадочном
И вот врачи нередко являются судьями. В тяжком споре двух человеческих существ к ним приходят, как к арбитру, который все может понять и разобрать. Издавна ведь утверждают, что доктор умудрен опытом, и что ему ведомы все тайны тела и здоровья.
Вот например, как это было с мрачным литейщиком. Кстати, помните, как я разрешил его опор с женой?
Убедил ли я его?
Конечно, нет. Вероятно, мое объяснение показалось ему болтовней. Он не поверил мине, потому что я говорил предположительно, а ему нужно было, чтобы было ясно, как дважды два — четыре.
Жена его ушла от меня, считая себя жертвой загадочного рока, который продолжает тяготеть, непознанный, над ее головой.
Вот как я рассудил их. Но разве я мог сделать больше этого?
Не думайте, однако, что мы всегда пребываем в позе бессилия. Мы знаем и торжество знания. И тогда, действительно, яркий свет озаряет судьбу людей, подпавших под удар слепого, жестокого случая. Правда, эта ясность не приносит людям радостей. Но зато, по крайней мере, никто не терзается загадкой.
В амбулаторию пришел как-то совсем молоденький инженер. Он только что окончил высшее техническое училище и начал работать на огромном машиностроительном заводе.
Он прибежал ко мне прямо со службы. На нем был рабочий костюм; вокруг шеи был наспех обмотан шарф. От него еще несло запахом мастерских, мартеновских печей и стотонных молотов.
Я впустил его. Он беспомощно опустился на стул, уронив голову на руки.
Так прошло несколько минут.
Я решил вывести его из состояния безнадежности.
— Что с вами стряслось, молодой человек? — опросил я осторожно.
Он поднял на меня взгляд мутный и тоскливый. Меня это выражение скорби не особенно тронуло и испугало. Я знал, что через несколько дней острота его ощущений значительно смягчится, а еще через несколько дней его настроение, если не совсем, то в степени совсем достаточной войдет в норму.