Выбрать главу

Зорин предложил подследственному сесть.

— Где вы были в ночь с 11‑го на 12-ое июля? — задал он первый вопрос.

— Дома, — последовал спокойный, короткий ответ.

— Я хотел бы знать, где вы провели первую половину ночи, — с 11 до 1 часу?

— Дома.

— Вы, быть может, совершенно не выходили в этот вечер? А если выходили, то, вероятно, не откажетесь сказать, куда и когда именно? Предупреждаю, — в ваших интересах говорить правду.

— Я не вижу цели лгать, — скрывать мне тоже нечего.

Следователь наклонил голову, как бы приглашая этим молчаливым жестом дать объяснения.

— Я вышел из дома вечером, — приблизительно в шесть часов, — и на трамвае поехал в Борки к сестре. Около девяти я уже был дома, так как спешил к больной матери, и больше никуда не выходил.

— Вы входили в дом Ромовых?

— Нет, я повидался с сестрой в саду, нарвал цветов для матери и уехал обратно.

— Вы только одни цветы унесли с собой из дома Ромовых?

Брандт с молчаливым удивлением взглянул на следователя. Тот сухо улыбнулся и повторил вопрос.

— Я получил от сестры еще деньги для матери.

— Ах, так эти сто рублей были взяты у убитой?

— Мне их дала моя сестра, — слегка подчеркнул Брандт.

— Ее муж знал об этих деньгах? и они были даны вам с его согласия?

— Сестра передала мне эти деньги для моей матери и я не интересовался вопросом — с ведома, или без ведома мужа она это делала.

— Давно у вас установились враждебные отношения с убитым полковником?

— Наши отношения не были враждебные, — они были просто холодные.

— Однако вы часто, приходя к ним, не заходили в дом. Почему вы это делали?

— Не заходил в дом я действительно часто, а делал это потому, что просто не любил его и предпочитал повидать сестру и ее дочь без его расхолаживающего присутствия.

— За что вы не любили полковника?

— Мне думается, я на этот вопрос могу не отвечать?

— Безусловно. Отвечать или нет — ваше право. Какой № ботинок вы носите?

— Двадцать седьмой.

— Где ботинки, в которых вы были последний раз у Ромовых?

— На мне, я имею только одну пару.

— Где брат Аннушки?

— Что? — спросил Брандт с видом человека, недослышавшего или не вполне понявшего вопрос.

— Я вас спрашиваю, где брат Аннушки, — отчеканивая каждое слово, повторил следователь, впиваясь в Брандта взором необыкновенно, по его мнению, проницательным и неотразимым.

Брандт покачал головой.

— Я решительно не понимаю вопроса.

— Вы не знаете Аннушку и ее брата? — иронически протянул Зорин, откидываясь на спинку кресла. — Это новость!

— Я решительно не знаю, о какой Аннушке и о каком брате идет речь, — холодно заметил Брандт.

— Решительно не знаете? Так я вам напомню. Аннушка

— служанка вашей сестры, а ее брат — человек, которого вы ожидали, стоя у веранды, пока он не покончит с убийством семьи и не принесет вам добычу.

— Какая низкая ложь! Кто осмелился возводить ее на меня? — вскочил со стула глубоко возмущенный Брандт.

Повелительным жестом Зорин заставил его усесться обратно.

— Советую вам успокоиться, Брандт, и не отягчать своего положения ложью, — тем более, что запирательство ни к чему не приведет. Следствие располагает достаточными против вас уликами.

— Уликами! — воскликнул Брандт с удивлением, смешанным с некоторым страхом. — Какие у вас могут быть улики против меня?

— Я пока не буду на них останавливаться. Прошу лучше ответить, кто может подтвердить, что вы вернулись домой не позже девяти часов? Быть может, вы встретили кого- либо из знакомых на обратном пути?

— Никого, — вплоть до самой квартиры, которую открыл собственным ключом.

— Вот видите, — у вас нет доказательств, что вы ушли от них до совершения убийства, — мы же имеем много доказательстве того, что вы там были и убежали вместе с сообщником, кем–то напуганный.

— Я? с сообщником? Я убийца? О, г. следователь, вы жестоко раскаетесь в таком обвинении невинного человека,

— возмущенно и в то же время растерянно проговорил Брандт.

— Я вижу, вас поразило мое знакомство с этим вопросом? Считаю на сегодня допрос законченным и советую спокойно обдумать свое положение. Раскаяние смягчает вину

и наказание.

Следователь позвонил.

— Уведите подследственного, — коротко приказал он вошедшему городовому.

Брандт, сопровождаемый стражей, вышел как автомат, не видя и не сознавая окружающего. Губы кривились в горькую улыбку, с них срывались слова: