Заколебалось пламя костра, по перепуганным лицам пробежала тень.
— Молись, ребята! — крикнул Гришутка.
Стали на колени.
— Да воскреснет Бог и расточатся врази Его, — зазвенели дрожащие детские голоса..
Ярко вспыхнул огонь костра… Ласково мигают в небе звезды.
Высоко к Богу летит чистая детская молитва, и в души их сходит покой…
— Это сова!.. — первый опомнился Вася.
Глава 15
Праздник в Озерках
Дорога к селу Озерки с самого раннего утра гремит колокольцами и бубенцами. Это со всех окружных деревень — ближних, а часто и дальних сел — собираются гости на храмовой праздник.
Бабы и девки разряжены в яркие платья и платки, отчего сельская улица кажется сплошным цветником.
Парни пока степенно держатся возле мужиков и только издали многообещающе подмигивают своим кралям. Гармоники лежат на возах — им не пришло еще время: не отошла, вернее, не началась даже обедня.
Притвор и сама церковь украшены цветами и усыпаны травой.
Вот с колокольни раздался первый удар. Мужики, как один, сняли шапки и истово перекрестились. «Образовавшиеся» по московским трактирам парни считают рукой на пиджаках пуговицы, что у них считается особым шиком крестного знамения.
Старые бабы уже в церкви. Запаслись свечами и усердно отбивают поклоны перед иконами. Слышится сдержанный шепот и шелест.
На колокольне оборвался веселый трезвон.
Толкаясь в притворе, мужики, бабы, девки и дети торопливо наполняют церковь. Шаркание, шорох, шепот и кашель усиливаются…
Но вот с клироса раздается торопливый возглас дьячка:
— Благослови, Владыко!
Медленно, вдохновенно произносит старик–священник вступительные слова литургии:
— Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков.
— Аминь! — ответили хором миряне, и у большинства из них отошли далеко жизненные мелочи и заботы.
Под сводами храма скопляется светлая аура совокупной молитвы. Воздух напоен ладаном, запахом цветов, окружающих гирляндами венчики икон, и увядающей под ногами молящихся травы.
Медленно, торжественно идет богослужение.
Стоящая в задних рядах молодежь начинает нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, но не смеет уйти до креста, вынос которого из алтаря для общего благословения и целования встречают вздохом облегчения…
При выходе шепот, а на паперти — шутки и смех.
Часа через два окончился незатейливый, но сытный, обильно политый водкой, брагой и пивом обед. На улицу высыпала нарядная, празднично настроенная, сытая и пьяная толпа.
Затренькала гармоника, полилась разухабистая фабричная песня, и с хохотом и визгом рассыпалась за околицу молодежь.
На селе… Не лучше ли опустить завесу на праздничную улицу села?.. Там, по завалинкам, расселись старухи и мирно беседуют о бабьих делах… Степенные мужики обсуждают виды на урожай, на цены, на сбыт… Посреди улицы заспорили до драки и непечатной ругани два пьяных соседа… Под стенами клунь и сараев мертво спят переугощав- шиеся приезжие гости, среди них многие нудно мучаются рвотой…
Дачники постарались уйти в лес или заперлись в своих садиках. На улицах совершенно не видно интеллигентов.
Зенин с Орловским, одетые в высокие сапоги и вышитые рубашки под расстегнутыми пиджаками, стараясь не привлекать на себя внимания, переходя от группы к группе, чутко прислушиваются к разговорам. И только собрались покинуть улицу села, чтобы пойти потолкаться среди молодежи, как их внимание привлекла стоявшая на церковном крыльце, крепко прижавшись лицом к стеклу дверей, девочка лет семи.
— Что это она там высма… — оборвался на полуслове Зе- нин.
На детской головке мягкими тонами переливался рисунок восточной шелковой ткани.
Заглядевшаяся на белых ангелов в притворе Аленка даже присела от неожиданного вопроса Зенина, положившего ей руку на голову.
— На что ты эагляделась, малютка?
— Я, дяденька… я…
— Ты чего же нас испугалась? Мы тебя не съедим. Не хочешь ли конфетку, — подал он ей вынутую из кармана шоколадную плитку.
Аленка взяла ее и несмело вертела в руках.
— Ну, расскажи, плутовка, — уселись оба агента на ступеньки крыльца, — что ж ты там увидала?
Аленка минуту смотрела на них исподлобья, потом вдруг доверчиво улыбнулась и рассказала добрым дяденькам о своей привычке смотреть на белых ангелов в притворе, которые похожи на барских девочек, и о своей мечте когда- нибудь повязать на голову пестрый бант, чтобы и у нее он развевался при беге, как у дачниковой Сони.