Выбрать главу

Гляжу на нее — любуюсь. А сердце у меня, что птица в клетке, трепещется. Жалость его щемит… Ну, да своя рубашка к телу ближе.

Взмахнул рукой… Один разок по горлышку только провел, а головка, почитай, отделилась…

Она не только не охнула, а даже губками не шевельнула. Так с улыбочкой Господу Богу и преставилась. Такой и ко мне всегда являлась…

Долго я на нее смотреть не стал. Дверь к барыне открыта была… вошел…

Спит — ничего не чует. Только, когда подошел к ней, глазами вскинула да таково ли страшно взглянула, что я свету не взвидел — за себя испугался.

Ну, уж эту за волоса схватил, резанул как следует…

А потом… то ли свет от лампадки мигаючи по ее лицу скользнул, то ли она мне глазами моргнула, а только спу- жался я…

Насилу в себя пришел… Когда выходил — шатался, за стулья да за столы схватывался. Тут мне как–то и сережки ее подвернулись.

Рассказчик замолчал, задумался.

Слушателям его жутко стало. Ни одним вопросом следователь тишины не нарушил. Никто не пошелохнулся — все замерли…

— А там, — опять ровно, монотонно начал преступник свой рассказ–покаяние, — от барышни выйдя, прислушался: сестру не разбудил ли.

Нет, все тихо…

В спальню вернулся — там свечка горит. Гляжу — на столике при кровати и ключи лежат.

Тихонечко шкаф открыл — денег там всего семьсот с небольшим на виду лежало — серебро, да вещички кое- какие попали. Тут же платок шелковый лежал — в него все и завернул.

Вдруг… чую: есть кто–то в доме кроме меня, да и только…

Аннушка, что ли, проснулась? Пойти, встретить? Окликнуть? Испугается — шуму наделает.

Задул свечу, чтобы полковника она не увидала. Иду потихоньку, дорогу уж знаю… Только вдруг… слышу, у барышни в комнате что–то чмокает, не то хрюкает. А потом, как взвизгнет кто–то… да босыми ногами затопочет… Мать Пресвятая Богородица! Опамятовался я только, когда я уж в лесе был…

Водворилось молчание.

Вдруг резко загремел опрокинутый стул, и на середину комнаты вылетел Зенин.

— Где руки мыл? Говори!

— Я их совсем не мыл, — просто о барынины косы вытер!

— Аннушка тебя испугалась?

— Никак нет, Аннушка меня не видела. Я еще порога бариновой комнаты не переступил, когда крик и топот услышал. О ее смерти уж месяц спустя в трактире из разговоров узнал!

Снова наступило молчание. Где–то под потолком зажужжала попавшая в невидимую паутину муха. Ее предсмертный не то плач, не то вопль о помощи нашли отклик в исстрадавшейся душе; резко звякнули кандалы упавшего на колени преступника, и с его уст сорвалась мольба:

— Вели казнить меня, ваше благородие, только сними с души грех!

Следователь очнулся. Рука твердо нажала электрический звонок…

— Уведите обвиняемого, — коротко приказал он появившейся страже.

Глава 27

Пророческие слова

— Вот это называется «закатали», — встретил Кнопп Зе- нина и Орловского на другой день после процесса убийцы семьи Ромовых.

Удачное окончание дела повлияло сильно на настроение начальника сыскной полиции. От уныния минувших дней не осталось и следа, забылись нападки высшего начальства, газетные насмешки. Теперь он, Кнопп, сделался снова достойным своего поста, ему льстили, его восхваляли, поздравляли с успехом. Он старался стать выше этих преувеличенных выражений восхищения и в то же время невольно поддавался их ласкающему самолюбие действию. Кнопп вновь обрел свое всегда веселое расположение духа, был опять всеми и всем доволен и ко всем благорасположен.

— Да, пожизненные каторжные работы, — повторял он, — постарались, постарались…

— На что же иное мог рассчитывать убийца при таком составе присяжных вообще, а убийца Ромова, столь влиятельной и даже высокопоставленной, если можно так выразиться, особы, в особенности, — заметил Зенин.

Кнопп покачал головой в знак согласия.

— Ну, а… как там этот Трофим… да… да… Яков? — спросил он затем.

В его голосе послышались сочувственные нотки, что лишний раз доказывало, что между преступниками и чинами уголовной полиции устанавливалась в результате невольного общения своего рода внутренняя связь, выражающаяся у последних известной симпатией, связанной с искренним сочувствием и сожалением.

— Бедный малый искренне радуется приговору, — ответил Зенин. — Я видел его вчера после заседания. Яков валялся у меня в ногах и со слезами на глазах благодарил меня. Он рад наказанию: оно снимает тяжелый камень с сердца, освобождает беднягу от страшного кошмара, от которого он не мог избавиться с самого момента убийства Ромовых.