— Тем лучше, тем лучше. Пожизненная каторга — слово страшное, но… существуют еще амнистии, облегчения условий каторжного быта, сокращение срока за хорошее поведение. Ничто не вечно под луной, Зенин, и каторга в том числе… Несмотря на это преступление, Яков мне кажется хорошим малым.
Кнопп посмотрел на часы и встал от стола.
— А затем, — сказал он, кладя руки на плечи агентам, — позвольте же поблагодарить вас, молодцы! Ведь только благодаря вашему усердию удалось выйти с честью из этого проклятого положения!
Кнопп жестом указал на исписанный лист бумаги на столе.
— Я представил вас обоих к награде и, кроме того, с этого дня каждый из вас получает соответствующее повышение!
Оба сотрудника сердечно поблагодарили начальника, но чуткий Кнопп вдруг уловил непонятную сдержанность в голосе Зенина. Он снова сел за стол и окинул агента испытующим взглядом.
— В чем же дело, Зенин? — прямо спросил он. — Вы как будто недовольны… Что у вас там на душе? Прайс?..
— Вы угадали, начальник, — ответил Зенин, слегка нахмурившись. — Дело по убийству семьи Ромовых закончилось прекрасно для широкой публики, для лиц непосвященных, но себя–то мы обманывать не можем, начальник. Мы не выяснили причин ночного посещения дачи Ромовых Прайсом, мы не можем себе объяснить, откуда происходила странная ранка на шее дочери, мы не разгадали тайны «черного барина», пугающего даже зверей, и следа волочащейся ноги…
— И вы, конечно, не оставили своего намерения продолжать расследование, Зенин? — перебил агента Кнопп. — Выкладывайте все начистоту.
— Я кое–что узнал, начальник. Вы помните, я когда–то говорил вам, что подозреваю, что Прайс иностранец… Я стал рыскать по консульствам, нащупывая осторожно почву. И вот оказалось, что Прайс известен австро–венгерскому посольству в Петербурге. Он значится в списках венгерских подданных, как уроженец Пресбурга, приехавший в Россию по коммерческим делам. Это все… В России он не являлся ни в одну губернаторскую канцелярию и нигде не прописывался. Он таинственно жил и так же таинственно исчез.
Кнопп улыбнулся; улыбка его, однако, не означала, что он считает интерес Зенина к личности Прайса преувеличенным.
— Что же вы думаете о нем, Зенин? — спросил он. — Как ни странным кажется факт, что появление Прайса пугает лошадей, и те явления на даче, которые, признаюсь, я считал результатом обильного возлияния, все же господин этот не призрак, я полагаю.
— Не подлежит сомнению, — поспешно возразил Зенин и, немного помолчав, продолжал:
— Прайс, по–моему, принадлежит к преступникам, пользующимся для своих целей оккультными знаниями. Россия еще не знает подобной категории преступников, но в анналах Скотлэнд — Ярда и парижского «surete» вы найдете нечто в этом роде. Не исключается возможность, что за спиной этого Прайса скрывается целая организация, преследующая неизвестные нам пока цели. Прайс втерся почти во все дома лиц более или менее известных, причем никто не может сказать, где и через кого с ним познакомился. По паспорту Прайс значится коммерсантом, но его занятия коммерцией заключались в гадании на картах, медиумизме, сеансах ясновидения. Обратите внимание при этом, начальник, на то обстоятельство, что Прайс никогда не брал денег.
— Не брал денег?
— Никогда. Между прочим, он бывал и у Ромовых. С какой целью посетил он этот дом ночью? И что случилось бы, не вмешайся этот Яков? Может быть, вся семья пала бы жертвой этого таинственного спирита, может быть, уже были иные жертвы, только полиция не обратила внимания на характерные подробности, может быть, еще будут жертвы…
Кнопп порывисто встал.
— Вы правы, Зенин, — горячо воскликнул он, — мы не можем успокоиться, пока не восстановим всех фактов жизни Прайса. Отныне я начинаю «дело Прайса». Оно должно быть пока секретным, и никто, кроме нас троих, не должен знать ничего. Предварительное расследование я поручаю вам, Зенин, и в помощники вам назначаю Орловского!
— Я даю вам обещание закончить с честью это дело, — воскликнул Зенин. — Я клянусь найти этого таинственного незнакомца…
— И мы сведем с ними счеты, — добавил Орловский.
Его словам суждено было стать пророческими. Скорее, чем они предполагали, одному из них пришлось свести жестокие и роковые счеты.
— Одному из них пришлось свести жестокие и роковые счеты, — громко повторил Леруа и машинально притянул к себе вторую объемистую тетрадь, озаглавленную: «ПАНИКА В БОРКАХ». Открыл наугад и перед его глазами замелькали новые лица — англичане, японцы, китайцы…