Вера Александровна тяжело вздохнула и отошла к окну.
— Я даже не знаю, как объяснить это себе, не то, что Вам, Ада.
— Я думаю, знаете.
— Меня мучит совесть. За то, что случилось в этой самой комнате.
— Это объяснимо.
— Я думаю об этом. Каждый день.
Женщина многозначительно замолчала и обернулась на Аду.
— Она не в обиде на Вас.
— Я знаю. Знаю. Я вообще-то пытаюсь сказать Вам, что я думаю о Лилии Игоревне. Боже.
Ада улыбнулась.
— Я, наверное, не понимаю чего-то, но…
— Но.
— Бросьте. Вы нравитесь ей.
— Это не делает меня лучше. Это ничего не меняет.
— Так поменяйте.
Преподавательница оперлась на подоконник.
— Вы замечали, что зимние ночи теплее? Постоянно тянет на сантименты. Мы с ней знакомы много лет. Я говорила Вам, Ада, я люблю её, но я никогда не думала, что я когда-нибудь, вот так же, как сейчас, буду стоять по вечерам в своей темной квартире и вспоминать о ней.
Ада почувствовала, как кто-то маленький зажег бенгальский огонь в её сердце. Никогда, никогда она не думала, что один человек может смотреть в небо и думать о ком-то, когда этот кто-то смотрит в то же самое небо и тоже думает о нем в ответ.
— Вера Александровна.
— Да?
— Вы же понимаете, какая это редкость для вас обеих.
— Для нас, — рассмеялась преподавательница, — для каких нас?
— Не будьте ребенком. Зачем эта драма? Вы ведь обе хотите одного.
— Я старая, Ада. Она — молодая. У нас нет перспективы. Всё закончится, еле успев начаться.
— Всё заканчивается.
— Не так быстро. Какой тогда смысл?
— Но ведь так хочет Ваше сердце. Да и разве можно остановить мгновение и наслаждаться им?
Повисла тишина.
— Вы можете себе это представить?
— Я могу представить всё.
— А я, видите, не могу.
— Не представляйте. Реальность редко сходится с надеждой. Лучше расскажите ей обо всем и тогда сами все увидите.
— Я не расскажу. Не смогу.
— Тогда придется мне. Что хотите делайте. Хоть стреляйте. Она не мечтает целовать Вас и обнимать в постели, а, понимаете, Вера Александровна, больше всего ей хочется просто существовать с Вами рядом. Даже не смотреть на Вас, не слушать Вас, а просто быть. Разве может что-то быть чище и дороже?
— Она так сказала?
— Она сказала не это. Но её слов мне хватило.
Преподавательница улыбнулась. Прикрыла лицо ладонью.
Одинокая слеза скатилась по её щеке.
— Меня никогда никто не любил так. Значит, наверное, вообще никогда не любил. Лиличка. Как, должно быть, она несчастна!
— Не думаю. Она вполне счастлива Вас любить. Поверьте мне.
Вера Александровна подошла к девушке и крепко обняла её.
— Это первое. Есть ещё кое-что.
— Что?
— Елена Владимировна уезжает через неделю на конференцию.
Ада почувствовала, как что-то упало внутри. Глухо ударилось.
— Надолго? — Выдавила она из себя.
— Нет. Но дорога длинная. Где-то три недели. Месяц.
— Она ведь только приехала.
— Её пригласили на серьезное мероприятие. Меня тоже приглашали, но, увы, у меня есть дела здесь. Она едет со своим ассистентом.
— Кто её ассистент? — Выжала из себя Ада, отведя глаза от женщины. Что-то безумным вихрем взвивалось в сердце девушки. Месяц, поезд, гостиница, кофе, бейджи с именами, Елена Владимировна и некий кто-то. Нет, нет. Нет. Как мог кто-то, пусть, пусть даже не зная об этом, вот так отбирать у неё то, что пусть ей и не принадлежит? Как мог кто-то быть там, быть с ней в одном купе, в одном вагоне, кто? Кто мог быть с ней в одной гостинице, в одном номере, печатать её доклад, сидеть с ней вдвоем за одним столом?
Вера Александровна улыбнулась.
— Вы.
========== Глава 18. Дверь распахнулась. ==========
Ада еле удерживала себя в рабочем кресле. Счастлива ли она была? Знаете, пожалуй, я не стану решать за неё. Могу сказать лишь, что лицо её, пусть не всегда радостное и беспечное, светилось. Когда было много дел, когда было предельно скучно, в дурную погоду — всегда. Счастье ли это было? Она одна знала. Нет, нет, работа её не могла удержать: то и дело она выходила из-за стола, подходила к окну, открывала шторы, приземлялась на диван, снова вскакивала, нарезала круги по кафедре. И снова, и снова. Представлять, как едут они вместе в одном купе, как за окном бежит и убегает прочь весь мир, она не могла. Стоило только ей на секунду вообразить эту картину, как её тут же накрывало такой безумной волной, что всё прочее пропадало, уходило под воды какого-то глупого счастья. Но не мне о счастье говорить.
Вера Александровна застала Аду у окна.
— Доброе утро, — лаборантка радостно развернулась. На её лице растянулась широкая улыбка.
— Не могли бы Вы хотя бы попытаться изобразить удивление, когда она сама сообщит Вам об этом? — Женщина скинула шубу на диван и подошла к зеркалу.
Ада чувствовала, что не может, — нет, никак не может! — не улыбаться. Она легко распахнула дверцы шкафа и достала вешалку.
— Так зачем же Вы мне сказали?
— Ну, как зачем, — усмехнулась преподавательница в отражение, — а могла разве я молчать об этом?
— Ведь это не секрет?
— Не секрет. Но я узнала первая.
— Что она сказала?
— Поначалу расстроилась, что я с ней не поеду. Сказала, что не хочет быть одна в чужом городе и в дороге.
— И?
— И решила, что лучшим вариантом будет предложить Вам. Сказала, человек должен быть проверенный. Не чужой.
В груди девушки что-то приятно защекотало.
— Почему Вы не поехали с ней?
— Я говорила Вам. У меня есть дела.
Ада прищурилась.
— Вера Александровна, я ведь Ваш лаборант и о всех делах знаю.
— Это не по работе. Не смотрите на меня так.
— Что-то случилось?
— Я не обязана Вам всё рассказывать.
— Не обязаны. Но всё же, пожалуйста, расскажите.
Вера Александровна улыбнулась и, посмотрев на девочку, легко вздохнула.
День был ясным. Морозным. Преподавательница скинула платок на тумбу и села на диван.
— Ничего не случилось, Ада, — рассмеялась она, — а как случится, поверьте, Вы узнаете об этом.
Дверь распахнулась. Ирина Дмитриевна по обыкновению важно вошла. Молча повесила пальто в шкаф.
— Ладно, я буду в соседней аудитории, если что, — Вера Александровна многозначительно посмотрела на лаборантку и поспешила выйти.
Никто не решался заговорить и разбить тишину. А она давила на плечи.
— Что случилось? — Неловко спросила Ада.
— Нет. Вообще-то мне хотелось поговорить с Вами.
— Давайте поговорим.
Ада села за свой стол. Так она чувствовала себя спокойнее. И всё же она была рада, что наконец они с Ириной Дмитриевной могут поговорить по-человечески.
— Последние дни Вы такая счастливая, — начала женщина, — я спрошу прямо: у Вас появился кто-то?
— Нет, — улыбнулась Ада, — у меня никого нет.
Преподавательница облегченно вздохнула.
— Мне больно представлять, как Вас обнимает кто-то другой.
— Так не представляйте.
— Не язвите.
— Не пугайте меня.
Ирина Дмитриевна отвернулась.
— Я не пугаю. Я буду честна с Вами. Я правда хочу снова обнимать Вас, Ада. Снова Вас целовать. Я скучаю, и, знаете, я думаю, что Вам было хорошо — да, было. Не отрицайте. Будьте честны с собой. В конце концов, Ада…
-…В конце концов, хватит решать за меня. Мне было хорошо, но всё же чего вы теперь-то хотите?
Женщина рассмеялась.
— Вас, Ада.
— Вы говорили, что я нравлюсь Вам.
— Нравитесь.
— Так вот. Я Вам не верю.
Преподавательница взяла Аду за руку и положила её ладонь в свою.