4. А. Никитин. Лебеди Великой Степи. - В журн. "Наука и религия", №№ 9, 10, 12, 1988.
5. И. Еремин. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. Л., 1987.
6. Б. Рыбаков. Петр Бориславич. - М., 1991.
7. ПСРЛ, т.II. - М., 1962.
8. "Злато слово". - М., 1986.
9. С. Пушик. Криваве весiлля на Каялi. В кн. "Дараби пливуть у легенду" (на укр. яз.). - К., 1990.
10. Г. Карпунин. По мыслену древу. - Новосибирск, 1989.
11. Л. Наровчатская. Первозванность. - М., 1991.
12. А. Косоруков. Гений без имени. - М., 1986.
13. Д. Лихачев. Великое наследие. - М., 1975.
14. Б. Зотов. Шел к синему морю. - В журнале "Техника - молодежи", № 3, 1984.
15. Е. Осетров. Родословное древо. - М., 1979.
16. Слово о полку Игореве, серия БП. - Л., 1985.
17. В. Колесов. Мир человека в слове Древней Руси. - Л., 1986.
18. В. Аникин. Русский фольклор. - М., 1987.
19. Т. Акимова. Фольклор Саратовской области. - С., 1946.
20. Песни, собранные Киреевским. - М., 1911, вып. 1.
21. Русский народный свадебный обряд. - Л., 1978.
22. В. Иванов, В. Топоров. Исследования в области славянских древностей. - М., 1974.
23. Г. Сумаруков. Кто есть кто в "Слове о полку Игореве". - М., 1983.
24. Обрядовая поэзия. - Л., 1989.
25. А. Гогешвили. Акростих в "Слове о полку Игореве" и других памятниках русской письменности XI-XIII веков. - М., 1991.
26. Исследования "Слова о полку Игореве". - Л., 1986.
27. Этимологический словарь русского языка. - К., 1989.
28. Словарь русского языка. - М., 1986.
29. В. Шухевич. Гуцульщина. - Львов, 1908, кн. 5.
30. Слово о полку Игореве. - М. - Л., 1961.
31. О. Сулейменов. Аз и Я. - Алма-Ата, 1975.
32. М. Попович. Мировоззрение древних славян. - К., 1985.
33. А. Афанасьев. Живая вода и вещее слово. - М., 1988.
34. Б. Рыбаков. Язычество Древней Руси. - М., 1987.
35. Слово о полку Игореве. - М., 1978.
36. Э. Бенвенист. Общая лингвистика. - М., 1974.
37. Д. Лихачев. Слово о полку Игореве. - М., 1982.
38. П. Мовчан. Хвала канону. - К., 1986.
39. ТОДРЛ, т. XXXVIII.
40. Сны и сновидения. - М., 1989; 1000 снов. - М., 1989; Водолей знак России. - М., 1991; и другие издания сонников.
41. ТОДРЛ, т. XXXVI.
42. М. Устинов. Без России не напишешь. - М., 1989.
43. В. Моложавенко. Был и я среди донцов. - Р. - н. - Д., 1984.
44. Г. Брызгалин. Чудесной тайны ключ: новое прочтение "Слова о полку Игореве". - Волгоград, 1994.
45. Л. Гумилев. Древняя Русь и Великая Степь. - М., 1989.
46. С. Плетнева. Половцы. - М., 1994.
47. М. Аджи. Полынь Половецкого Поля. - М., 1994.
48. М. Булахов. "Слово о полку Игореве" в литературе, искусстве, науке. - Минск, 1989.
49. "Слово о полку Игореве": 800 лет. - М., 1986.
50. Альманах "Памятники Отечества", журнал "Вопросы истории", другие периодические издания.
ПРИЛОЖЕНИЯ
КЛЮЕВ И "СЛОВО О ПОЛКУ"
1. От общего истока
(Мотивы и образы "Слова о полку Игореве" в поэзии Н.Клюева)
"...Кто с таким искусством мог затмить некоторые местаиз своей песни словами, открытыми впоследствии в старыхлетописях или отысканными в других славянских наречиях?.."
А. С. ПУШКИН (из записок
о "Слове о полку Игореве").
Творческое наследие самобытнейшего русского поэта Николая Клюева в ПОЛНОМ объеме в России пока еще, кажется, не издавалось, но и того, что пришло к отечественному читателю за последние годы в виде нескольких небольших книжек его "Избранного", а также на страницах различных антологий серебряного века и в разрозненных журнальных публикациях, достаточно, чтобы обнаружить в нем глубочайшую внутреннюю связь с самыми корневыми традициями русского поэтического опыта, над первыми проявлениями которого, как часовня над Волжским истоком, возвышается непостижимое в своей многослойной образности "Слово о полку Игореве". Весьма ощутимые следы близкого знакомства с этим памятником древнерусской литературы несет на себе и и поэзия Клюева, то и дело затрагивающая образно-поэтические струны гусель, лежащих на коленях "великого" и "вещего" Бояна...
В методологическом плане в поэзии Н. Клюева можно выделить четыре своеобразных лексико-стилистических ряда, каждый из которых указывает на определенную связь со знаменитой "ироической песнью" про князя Игоря. К первому из этих рядов следует отнести прямые включения в текст клюевских произведений неизмененных слов, образов и персонажей, взятых им непосредственно из "Слова о полку Игореве". Ну, хотя бы таких, как образ плачущей на путивльской стене княгини Ярославны:
1 ...Не Ярославна рано кычет
На забороле городском...
("Я - посвященный от народа")
2. И нет Ярославны поплакать зегзицей...
("Поле, усеянное костями")
3.Ярославна - зегзица с Путивля...
("Деревня")
Как видим, образ в данном случае переносится в новое произведение почти в первозданном виде, включая в свой "комплект" даже сопутствующие ему в прототексте слова - в примере с Ярославной это "на забороле", "зегзица" и "Путивль".
Фактический арсенал примеров этого ряда в поэзии Клюева немногочислен, образы его не опосредованны и используются практически в том же самом значении, что и в "Слове". Это "баснослов-баян" из стихотворения "Я пришел к тебе, сыр-дремучий бор", соответствующий образу "вещего Бояна", древнего певца из "Слова о полку Игореве". Это "шелом" из поэмы "Разруха"; несколько раз встречающиеся в различных стихах "аксамиты"; а также некоторые другие слова, употребленные в том же самом значении, что и в древнерусском тексте.
Ко второму ряду следует отнести имена и наименования, существующие и вне поэмы об Игоре, но тематически касающиеся именно тех мест и событий, которые упомянуты или описаны автором ХII века. Это такие слова и выражения как "половецкий костер" из стихотворения "Воздушный корабль", "половчанин" из поэмы "Погорельщина", названия городов Изюм и Чернигов из стихотворения "Я знаю, родятся песни", и Чернигов и Курск - из "Разрухи", а также упоминание в поэме "Деревня" иконы Богородицы под названием "Пирогощая", по имени которой назывался в Киеве храм, к которому в финале "Слова" едет поклониться бежавший из плена Игорь. Ну, а кроме того, к этому ряду следует отнести и неоднократное упоминание Клюевым рек Дон и Дунай, тоже вызывающих ассоциацию с панорамой Древней Руси периода событий "Слова о полку Игореве".
Самым же "урожайным" в принятой нами системе можно считать третий ряд, включающий в себя образы, являющиеся как бы только "эхом" своих прототипов в "Слове". Ну, скажем, такие, как в цикле "О чем шумят седые кедры", где строки "Ты уходил на Перекоп, / На молотьбу кудрявый сноп" (Разрядка здесь и далее моя. - Н.П.) зримо перекликаются с описанием битвы на реке Немиге, сделанным в "Слове" при помощи практически тех же символов:
На Немизе снопы стелютъ головами,
молотятъ чепи харалужными...
Такая же узнаваемость первообразов видна и в "аукании"многих других соответстий "Слова" и поэзии Клюева. Ну, например: "Чръна земля подъ копыты костьми была посеяна, а кровью польяна" ("Слово") и - "Поле, усеянное костями, / Черепами с беззубою зевотой" (Клюев, "Поле, усеянное..."). Или: "Аще кому хотяше песнь творити ...> тогда пущащеть 10 соколов на стадо лебедей" ("Слово") и - "Нет прекраснее народа, / У которого в глазницах, / Бороздя раздумий воды, / Лебедей плывет станица!" (Клюев, "Песнь о Великой Матери"). Или же: "шизымъ орломъ подъ облакы" ("Слово") и - "Где утро сизая орлица" (Клюев, "Разруха"); "въ путины железны" ("Слово") и - "Из железного полона" ("Песнь о Великой Матери") и так далее.
Но наиболее интересным для наблюдений оказывается последний четвертый ряд соответствий, входящие в который пары образов из стихотворений Клюева и "Слова о полку Игореве" не просто обнаруживают "родство" друг с другом, но ещё и как бы восходят к неким, скрытым от нас за столетиями, но общим для обеих по этических систем истокам. Так, например, в том эпизоде "Слова", который посвящен первой победе русичей над половцами, автор, перечислив захваченные в качестве трофеев "злато, и паволокы, и драгыя оксамиты", говорит:
...Орьтъмами,
и япончинцами,
и кожухы
начашя мосты мостити по болотомъ
и грязивымъ местомъ,
и всякыми узорочьи половецкыми...
Комментарии к этим строкам во всех изданиях "Слова" одинаковы: добыча русичей была так велика, что ею вымащивали гати через болота и топкие места. Хотя, можно ли так замостить узорочьем топкое болото, чтобы оно выдержало всадника с конем, да и вообще - зачем это было делать, если русичи в тот день всё равно остались ночевать на захваченных половецких вежах, комментаторы не уточняют...