Епишка продолжал лежать у монастырской стены. К нему подошел Митька Корень, хотел помочь подняться, но рябой оттолкнул приятеля, встал сам. Из разбитого носа, пачкая жидкую темно-русую бороденку, текла кровь, капала на дорогой парчовый кафтан. Увидел лежащий неподалеку нож, оброненный при падении, схватил его и, бесновато вытаращив глаза, вдруг двинулся на атамана. Тот положил руку на меч и спокойно ждал, когда Епишка приблизится. Но разбойник схитрил, не дойдя несколько шагов до противника, высоко подпрыгнул и, целя в глаз, резко взмахнул ножом. Атаман не успел бы уклониться, к счастью, дубинка Митрошки, который, как обычно, был рядом с ним, на миг опередила руку рябого. Взвыв от боли, Епишка схватился за ушибленную кисть и отскочил в сторону.
И тут началось!..
Корень с дружками рябого набросились на Гордея. Атаман успел вырвать из ножен меч и не подпускал их близко, а Митрошка растерялся, неуклюже махал дубинкой, жался к нему.
Федор первым оказался рядом. Выхватив у швеца дубинку, раскрутил ее над головой, разъяренным медведем навалился на приятелей Епишки. Те попятились, но один не успел увернуться — удар пришелся ему по плечу, хрустнули кости, и он с воплем повалился на землю. Теперь в драку ввязались все. Замелькали мечи, ножи, топоры, ослопы. Раненые падали на землю. Сторонников атамана было больше. Клепа, схватившись врукопашную с Епишкой, быстро подмял его и связал. Остальные бросили оружие.
Двор был почти пуст. Большинство монахов и крестьян сбежало. Остались только слепой гусляр с мальчиком- поводырем, несколько монастырских старцев да еще ключ- ник, что, тяжело дыша, продолжал сидеть возле убитой бабы.
По знаку атамана лесовики подвели к нему Епишку, руки его были заломлены назад и туго связаны веревкой. С перекошенным от боли лицом (Митрошка крепко зашиб рябого) стоял он перед Гордеем, злой и непримиримый, ненавидяще сверлил его колючими глазами.
Что сычом глядишь? Аль напугать хочешь? — презрительно усмехнулся вожак лесовиков.
Тот не выдержал, сплюнул, опустил голову.
Бил дед жабу, стращая бабу! — подал голос Митрошка, но никто из лесовиков не улыбнулся — с настороженностью ждали решения атамана.
Гордей отвернулся от рябого, подошел к его соратникам. Их было шестеро: Корень, Рудак, еще трое молодых парней из разбойной станицы и узкоплечий, заросший рыжеватой щетиной незнакомец средних лет.
Что с отступниками сими делать станем, молодцы? — громко спросил атаман.
Лесовики в нерешительности молчали.
С рябым водиться — что в крапиву садиться! — выкрикнул Митрошка, и его поддержали.
Бодливую корову из стада вон...— пробормотал угрюмый Клепа.
Гнать их в шею! — выкрикнул Ивашко-кашевар и, заложив пальцы в щербатый рот, пронзительно свистнул.
Верно! — согласился Гордей.— Порешить их вроде бы негоже. Пущай идут, коль ватага им не по нутру... Развяжи-ка их, молодцы!
Едва их освободили от пут, Епишка и незнакомец быстро пересекли монастырский двор и скрылись за оградой. Даже не оглянулись на своего дружка, раненного Федором, который, стеная, умолял их не бросать его. Покинул монастырь и Митька Корень. Остальные попросили Гордея не изгонять их из ватаги.
Лесовики уже остыли после драки, послышалось:
Пущай остаются!
Где гнев, Гордей, там и милость.
Лошадь на четырех ногах, и та оступается.
Атаман не возражал, молвил примирительно:
Будь по-вашему!..
Затем повернулся к монастырскому ключнику, который все еще сидел на земле, и строго спросил:
Ну, что, отче, есть ли припас в обители?
Есть, добрый человек, есть,— в страхе поглядывая на ватажников, прошамкал тот.
Эх ты!..— выругался Гордей.— Чего ж брехать было? А?!.— И добавил с укоризной: — Из-за тебя столько люду пало!
Монаха трясло, как в лихорадке. Опираясь дрожащими руками о землю, он стал на четвереньки, с трудом выпрямился. Торопливо перекрестившись, забормотал:
Упокой, господи, души их...
Иди! — раздраженно оборвал его атаман и громко, чтобы слышали все, произнес: — Вера без дел мертва есть!
Ключник оторопело взглянул на него, съежился и поплелся к монастырской трапезной. Ватажники гурьбой двинулись следом за ним.
Дяденька атаман! — послышался детский голос, когда они поравнялись со слепым гусляром. Гордей удивленно повернул голову, остановился.
Чего тебе?
Эх, дяденька! Зачем же ты рябого отпустил? Он ведь давеча нехристей навел сюда в обитель. Сколько они люду поубивали — страсть!..
Тонкий голосок мальчика захлебывался от волнения, а большие серые глаза по-взрослому осуждающе смотрели на вожака лесовиков. Гордей не понял, переспросил: Когда навел? Какого люду?.. Эй, ключник, стой! — окликнул он монаха.— Сказывай, что учинилось!
Ключник, опасливо жмуря красные, набрякшие веки, стал отнекиваться; ссылался, что оконце его кельи выходит не во двор. Атаман нахмурился, нетерпеливо махнул рукой. Лишь тогда, перемежая слова вздохами, тот рассказал, что произошло.
Прежде чем захватить Серпухов, степняки ворвались во Владычный и Высоцкий монастыри и, ограбив их, двинулись на город. Людей там почти не осталось — большинство горожан, которых успели предупредить серпуховские порубежники, укрылись в окрестных лесах. Ордынцы торопились к Москве. На другой день, оставляя после себя повсюду пепелища и трупы, вражеские тумены 1 ушли на север.
Утром следующего дня беглецы уже знали об этом. Ночи стояли холодные, часто непогодилось, болели дети, кончалась прихваченная с собой впопыхах скудная еда. Успокаивая друг друга тем, что ордынцы не вернутся, люди решили направиться в монастыри. Но, на беду, среди них оказались предатели. По наущению Епишки, который во время набега затесался, меж горожанами, несколько негодяев ночью выбрались из обители и привели под ее стены рыскавший в окрестностях Серпухова вражеский чамбул 2. Вломившись в монастырь, ордынцы учинили резню. Пощадили только несколько десятков молодых серпуховчан — ясырь, который предназначался для продажи, да монахов, что попрятались в кельях.
Т у м ей — воинское соединение ордынцев в десять тысяч всадников.
Чамбул — конный отряд.
Вечером враги убрались из монастыря. Епишка с дружками ушли следам. С того времени их больше никто не видел. И вот они появились снова...
Что же вы, отцы святые, сразу об этом не сказали? — гневно спросил Гордей.— Теперь понятно, отчего так все спужались!
Кто ж его ведал, по душе ль тебе такое придется? Кто ж его знал? — опуская под его тяжелым взглядом глаза, разводили монахи руками.
Толпой вывалились за монастырскую ограду, но воров и след простыл.
ГЛАВА 16
Порубежники выехали на тарусскую дорогу раньше шуракальцев. Василько гнал коня вовсю, следом плотной группой мчались остальные. Темно-зеленой стеной проносились деревья и кусты векового леса, дорогу застилала густая курява. Наконец воины увидели возки и конную охрану княгини. Заслышав конский топот, сторожевые дружинники обнажили мечи, плотным кольцом окружили княжеские возки и стали выстраиваться в боевой порядок.
Свои мы, свои!