Весь во власти пережитого, Сенька крался по лесу, осторожничая, за каждым деревом ему чудился ордынец. Но постепенно он успокаивался. Места были знакомые — вот старый дуб с двумя глубокими дуплами, дальше — обугленная молнией сосна... Тихо шелестел лес, перекликались птицы, с ветки на ветку прыгали длиннохвостые белки. Выйдя к ручейку, отрок напился, смыл кровь с порезов и углубился в чащу.
По мере того, как Сенька удалялся от деревни, шаги его замедлялись. Радость, овладевшая им на первых порах, когда он наконец уверовал в спасение, притуплялась, сердце заполняли щемящая тоска и жалость к близким. Куда он идет? Бросил на произвол сестренку Настю, Ивасика. Пропадут же они там!.. Сенька остановился, заплакал. Может, пойти обрат? Что, ежели ордынцы обожрутся — бабы добрые щи вчерась наварили, кашу с тыквой... Нажрутся да лягут спать. Тогда можно втихую развязать мужиков да вырезать поганых! А он, дурень, убег... И Сенька повернул назад.
Неподалеку треснула сухая ветка, послышались людские голоса. Отрок метнулся к дереву, спрятался за широким стволом. Пуститься наутек он побоялся — лес в этом месте был редкий и далеко проглядывался. Саженях в тридцати от дуба, за которым стоял Сенька, мелькали фигуры людей. Они шли стороной, и парнишка мог разглядеть каждого. На душе у него отлегло — незнакомцы, хоть и пестро одеты были, но все в русском; за плечами — луки, в руках — топоры и дубины, кое-кто с мечами, один даже с копьем.
Сенька настороженно следил за ними. Но страха у него не было — его заслонила мучительная тревога за попавших в беду родных. С надеждой вглядывался в лица незнакомцев, губы его беззвучно шептали:
Может, они спасут — чай, ведь русские?!
Отрок вышел из-за дерева, сначала робко, затем все смелее двинулся наперерез лесной ватаге.
Кое-кто из ватажников схватился за оружие, но остальные только перекрестились — уж очень неожиданно, словно из земли вырос перед ними парнишка в разодранной белой рубахе.
Ты откель взялся в сей глухомани? -г- подозрительно уставился на него Гордей.
Тутошний я, дяденька! С деревни, что поблизу стоит,— испуганно поглядывая на грозного лесовика, отвечал Сенька и вдруг зарыдал.
Ты чего, молодец? — участливо спросил Гордей.— Не бойся, мы ничего лихого тебе не сделаем.
Дяденьки, спасите наших! Пропадут они теперь! — Парнишка бросился на колени.
Ватажники, ничего не поняв, недоуменно переглянулись.
Погоди, не голоси! — Атаман, взяв Сеньку за плечи, поднял его с земли.— Сказывай толком.
.— Деревня наша недалече отсюда,— всхлипывая, заговорил Сенька.— Живем мы там, дяденька, с Гонами вместе. С год уже, как осели...
Ну! — нетерпеливо воскликнул Гордей.— Дальше-то что?
А сей день лихо учинилось великое, ордынцев привела на нас сила нечистая. Похватали они всех Гонов и Настю, сестренку мою! — скороговоркой выпалил отрок и, шмыгая веснушчатым носом, робко обвел взглядом хмурые лица лесовиков.
Вишь, как обо! — угрюмо буркнул Федор.
Кошки нет — мышам раздолье,— с необычной для него серьезностью заметил Митрошка.
А много ль ордынцев? — спросил Клепа; он с трудом сдерживал волнение, лицо побагровело, печальные глаза застыли в настороженном ожидании.
Страсть! — выкрикнул Сенька, но, увидев, что ватажники и вовсе насупились, тут же спохватился: — Не дюже много их, дяденьки! Душ двадцать, не боле!
Пуганая ворона и куста боится,— пришел на помощь ему Клепа.
Атаман удивленно покосился на рыжего лесовика, переспросил:
Так сколько ж их?
Вот те крест! — взволнованно воскликнул Сенька.— И двух дюжин не будет! — Он с мольбой переводил взгляд с одного лесовика на другого.
Надо идти! — посмотрев на атамана, сказал Федор.— Негоже дать пропасть людям, что в беду такую попали. Ежели изгоном нападем, управимся, Гордей.
Сие, конечно, верно...— неуверенно протянул тот.— Только от маловато нас, дабы с двумя дюжинами конных татар сладить.
Все одно идти надо! — упрямо повторил порубежник.
Куда идти—поздно уже?! — сердито буркнул Рудак.— Там никого и не осталось, должно. Ордынцы, они на руку скорые — кого не убили, поугоняли.
Может, и не поздно, да не с пути! — с ходу поддержал его молодой чернец в линялой скуфейке, который пристал к ватаге еще в Серпухове.
Ежели по совести сказать, братцы, и у меня не лежит душа к сему,— недовольно заметил долговязый лесовик.— Как бы оно не обернулось, как давеча, когда хотели тарусскому князю помочь, а сами едва ноги унесли.
А я б пошел! — блеснув задорными глазами, выкрикнул Ивашко-кашевар.— Вишь, как поганые измываются, нигде от них спасу нет!
Будто и впрямь всю Русь сызнова повоевали! — под-« хватил кто-то.— Запамятовали, как в Куликовскую сечу бегли от нас.
Но Гордей молчал, он все еще колебался... После того, как лесовики вместе с молодыми крестьянами и чернеца* ми покинули подворье Владычного монастыря, они направились в Тарусу. Но в городе, куда под вечер следующего: дня добрались ополченцы, русских ратников уже не оказалось — князь Константин еще накануне переправился со: своими полками через Оку.
Ранним утром отряд Гордея и Федора был уже на правой стороне реки. Увы, помощь лесных и монастырских людей запоздала. За Окой в одиночку и группками стали попадаться им конные и пешие беглецы. От них и узнали ордынцы разгромили тарусскую рать. Пока судили да рядили, как быть дальше, татары обнаружили отряд. В ожесточенной схватке с вражеским чамбулом большинство плохо вооруженных крестьян и монахов погибли, остальные разбежались кто куда. Отбиться от татар удалось лишь Гордею, Федору да полутора десятку искусных в ратном умельстве лесовиков. Оторвавшись от преследователей, они укрылись в лесной глухомани, где и повстречали Сеньку...
Лесовики заспорили, что делать дальше, а время шло. Вдруг Клепа, который по-прежнему не спускал глаз . с Сеньки, решительно направился к нему.
Слышь, малый! — положил он на плечо отрока тяжелую руку.— Почудилось мне или и впрямь ты назвал Гонов?
Назвал, дяденька,— с готовностью кивнул тот.
Ты сам-то кем им приходишься?
Сестренка моя, Настя, за Фролом Гоновым.
Вона что!., Так ведь Гоны под Тарусой жили? Иль, может, не те?
Мы и жили. Только раньше, а нынче тут, с Ивана постного уже. Ушли от лиходея-боярина Курного. А ты откель про нас ведаешь? — Сенька впился взволнованным взглядом в глаза рыжего лесовика.
Погоди, погоди, малый,— побледнев, молвил Клепа.— Сказывай: Антипко, мужик Степаниды Гоновой, тоже тут с вами?
Ага! — радостно воскликнул отрок,— В осень на него волки напали...— увлекшись, стал рассказывать он.— Мужики его отбили тогда. Костер не доглядел, вот волки в ночи и полезли. Изб еще не срубили тогда, в шалашах жили. А волки-то лезут, лезут!..— И вдруг осекся. Выпрямился, тяжело вздохнул.
Столпившиеся ватажники с любопытством смотрели на них.
Соседи или сродники они тебе? — спросил атаман у Клепы.
Антипко — брат мне родный,— угрюмо потупившись, ответил тот.
Так ты дядька Егорко будешь? — встрепенулся Сенька.— Я про тебя знаю. Наши тебя часто вспоминали, когда дядька Антипко хворый был... Пойдем со мной. Может, спасем наших, а? — с надеждой просил отрок, прижимаясь к рыжему лесовику.
Ты как хошь, атаман, а я иду! — решительно молвил Клепа и, сдвинув вперед висевший на поясе колчан, стал, загибая пальцы, пересчитывать стрелы.— Маловато, кто добавит?
Ежли изгоном напасть, управимся, Гордей,— настойчиво повторял Федор.
Коль дело такое, все пойдем! — блеснул глазами тот.
Верно! Друга в беде грех покинуть! Веди, паря! — оживились ватажники.
Для милого дружка и сережка из ушка! — залихватски сдвинув на бок колпак, крикнул Митрошка.— Эх, накрутим хвоста окаянным ордынцам!
ГЛАВА 4
Ватаге пришлось долго продираться через лесные заросли, пока она вышла к деревне. Но вот ветер донес запах дыма, в просветах опушки замелькали избы и поле. Дойдя до лежащих на земле деревьев, которые зимой свезли переселенцы, расчищая под пашню лес, ватажники остановились. Вдали, между сложенными по полю скирдами хлеба, сновали конные ордынцы, посредине деревни столбом поднимался густой дым от костра. Крестьян не было видно, зато в глаза бросилась заваленная хворостом по оконца ближняя к опушке изба...