Наконец Бек Хаджи утомился и опустил плетку, в голове у него мелькнуло: «В мужестве им, однако, не откажешь! Это уже не щенки, это — настоящие волки! Потому урусуты и разгромили Мамая, что у них даже юнцы такие!..» Что-то похожее на страх неожиданно обуяло душу хана, он стал снова хлестать парней.
Все молчите, гяуры! — Лицо хана было искажено гневом, глаза, казалось, выскочат из орбит.— Тимур, Махмуд, Орка! — громко выкрикнул он.— Переломить хребты этим упрямцам! Тут, в юрте! Сейчас же! Они у меня заговорят!
Полог качнулся, и в юрту вбежала Настя. Волосы распущены, глаза расширены от ужаса,— она показалась хану самой прекрасной из всех женщин мира! У него зачастило сердце, и, забыв про пленников, он бросился к ней,
О моя нежная газель! Зачем ты пришла сюда! Раздетая... Босая...— ужаснулся Бек Хаджи.
Но Настя не слышала его. Подойдя к пленникам, воскликнула:
Господи! Что же ты сделал с этими несчастными парнями?! А еще говоришь, что безумно меня любишь. Разве может любить сердце, в котором столько зла?
Они лазутчики коназа Серпуховского! — грозно молвил шуракалец.— Они молчат, не хотят говорить, издеваются надо мной! — повысил голос он. — Я велел их казнить!
Нет, ты не учинишь такого! — дрожа от волнения, произнесла Настя.— А ежели учинишь сие, я никогда тебя не полюблю! Убей и меня! Ты же лютый зверь, а не человек...— Видя, что хан заколебался, упала перед ним на колени, взмолила:
Прошу тебя, Бек Хаджи, не казни сих юнцов!
Тот помолчал, потом, сдвинув к переносице тонкие брови, махнул рукой:
Хорошо, пусть будет по-твоему, я велю их отправить в обоз к остальным пленникам.
ГЛАВА 23
На рассвете дозорные во главе с Федором выехали из лагеря и углубились в редкий, поросший чахлым кустарником лес. Лошади неслышно ступали по мокрой траве и опавшим листьям. Всадники преодолели изрядное расстояние, но никого не встретили. Когда в просвете между деревьями стали видны постройки Волока Дамского, Федор остановил дозор и приказал надеть мешки на морды лошадей.
Разведчики выехали на опушку леса. Перед ними про- стиралось скошенное поле. С одной стороны оно примыкало к приземистым избам посада, с другой переходило в дорогу, которая скрывалась за поворотом в лесу. В нескольких десятках саженей от всадников поперек поля тянулся широкий ров. Он был так искусно укрыт дерном поверх срубленных веток деревьев, что дозорные поначалу не заметили его.
Федор показал на ров стоявшему рядом Васильку.
Не инак, для орды выкопали?! — удивился Василько.
А для кого же! — усмехнулся Федор.
А пошто, дядечка Федор, никого окружь не видать? — настороженно спросил Сенька, последнее время дозорные часто брали его с собой в разведку.
Чему дивиться? Горожане попрятались, а воинство, должно, в засаде, татар ждет.
Где же они? — оглядываясь вокруг, вертелся в седле отрок.— Чай, ведь не иголка, что в стог упала и пропала.
Истинно, будто вымерло все, а ратников собралось, сказывали, много! — недоумевал Василько.
Мыслю, за тем рвом в лесу расположились с обоих боков.
Хитро укрылись, ничего не скажешь,— подал голос Клепа; рыжего лесовика трудно узнать: он сбросил наконец свое рубище, был одет в кафтан, на ногах — сапоги, на голове — шлем.
Надоть и нам схорониться! — встревожился Василько. — Не так от татар, как от своих! В такой час, коли воеводы узрят нас, как бы беды не было. Посчитают за ордынских лазутчиков, чего доброго, в яму кинут, а то и вовсе до смерти убьют. Поди потом обсказывай, что оно не так!..
Мысль эта пришла в голову и Федору. Он уже намерился отдать наказ дозорным отвести коней в лес, а самим спрятаться, как вдруг послышался отдаленный топот копыт. Все замерли прислушиваясь: «Орда идет!..»
С каждым мгновением топот становился все громче, над дорогой, лесом и полем прозвучал грозный боевой клич ордынцев: «Аллах! Урагх!..»
Десятитысячная орда астраханского хана Хаджи Черкеса первой покинула стан. Хмельные от бузы и кумыса та-
тары так и не выслали вперед багатуров-разведчиков. Волоколамская дорога глухо гудела под копытами бессчетной конницы. Завидев избы посада, потемневшие от времени деревянные стены и башни Волоцкого детинца, серебрящиеся купола церквей, всадники перевели коней в галоп. Дорога расширилась, вышла в поле. Астраханцы, горяча лошадей, лавиной понеслись к городу. И вдруг мчавшиеся на полном скаку нукеры стали проваливаться в ров...
Сорокатысячным полчищам Коджамедина князь Владимир Андреевич Серпуховский мог противопоставить значительно меньшую рать — пятитысячную конницу и тысяч двенадцать пеших ополченцев. По его наказу поперек поля, что примыкало к восточной окраине Волока, выкопали ров. Серпуховский рассчитывал на то, что ордынцы, кото- рые до сих пор, нигде не встречая отпора, захватывали города и села, попадутся в ловушку. Так оно и случилось... Передние ряды астраханцев оказались во рву вместе с лошадьми, скакавшие следом вылетели из седел. Остальные стали поворачивать коней, но сзади их теснили ногаи, и вскоре Астраханская орда превратилась в огромное скопище, кружащееся на одном месте.
Конные дружины русских князей и пешее ополчение, затаившееся с обеих сторон поля за кустами и деревьями, с лихой яростью ударили в стык между Астраханской и Ногайской ордами. Им сразу удалось отсечь передовой тумен от главных сил Коджамедина и прижать его ко рву. Полки удельных князей Пожарского и Палицкого успешно отбивали все попытки врагов прорваться на помощь. Поначалу астраханцы, которые успели оправиться от паники, держались стойко, но когда князь Федор Моложский в единоборстве убил Хаджи Черкеса, сопротивление прекратилось. В одиночку и группами ордынцы ринулись в разные стороны.
Разгромив Астраханскую орду, князья Серпуховской и Моложский быстро перестроили свои полки и атаковали ногаев хана Койричака, теснившие рати Василия Пожарского и Давида Палицкого. Русская конница тараном врубилась в ордынские ряды, рассекла их надвое, погнала к лесу. Но битва только начиналась. Ногаи, не выдержав стремительного натиска, стали отходить, а навстречу наступавшим двинулись стоявшие до сих пор без дела шу- ракальцы. И сразу почувствовалось численное преимущество татар. Русские всадники не смогли с ходу пробиться к московской дороге и увязли в массе шуракальской конницы. По всему полю вспыхивали кровавые поединки.
Бек Хаджи и Владимир Тарусский сразу увидели друг друга и., не раздумывая, понеслись навстречу. Шуракальцы и тарусцы, прекратив сражаться, с напряженным вниманием следили за их единоборством.
«Вот он, разоритель Тарусской земли, убийца моего брата, тысяч и тысяч людей русских! Настал час держать тебе ответ за все!..» — думал молодой князь, устремляя вороного жеребца на шуракальца.
«Ах ты, щенок! — сощурился хан, пришпоривая белую кобылу.— Ускользнул от Мюрида и Солимана, разбойничал, нападая на моих нукеров и отбивая мой ясырь! Но теперь ты мне ответишь за все!..»
Их копья одновременно ударились в щиты — красный у тарусца и черный у шуракальца — и упали па землю, выбитые из рук. В тот же миг всадники бросили щиты. Бек Хаджи выхватил из ножен дамасскую саблю, Владимир Тарусский — длинный меч. Зазвенело оружие...
Раз за разом сходились они в смертельном поединке, но оставались невредимы. Оба сильные и ловкие, они даже не заметили, что воины, которые стояли вокруг, наблюдая за их схваткой, уже снова начали сражаться между собой.
Тем временем в тылу шуракальцев оглану Коджамедину удалось собрать и выстроить в боевой порядок несколько тысяч ногайских татар. По сигналу дудок и бубнов шуракальцы отхлынули в стороны. Беку Хаджи и Владимиру Тарусскому так и не удалось закончить свое единоборство — пришедшие в движение всадники разделили их, и они потеряли из виду друг друга.
Ногаи ударили на ринувшихся за шуракальцами русских ратников и, смяв их, вырвались в поле. Не выдержав яростной атаки свежих сил врага, княжеские дружины и ополчение начали отходить ко рву. Князь Серпуховский без плаща-епанчи, брошенного на поле битвы, в расколотом шлеме призывал своих воинов стоять насмерть, но силы были неравны, русские отступали.