В то же время атмосфера вокруг имени генерала Власова накалилась в политическом и национальном смысле до предела, и нужно было быть готовым ко всякого рода неожиданным эксцессам. Помимо этого, неприятельская авиация бомбила Берлин днем и ночью, а то и по несколько раз в сутки, а в распоряжении штаба была небольшая «щель» — зигзагообразный узкий ров, заменявший бомбоубежище. Так как штаб был окружен другими виллами, стоявшими в садах, то подход к нему был слишком легко доступным и потому возникла необходимость первым долгом организовать круглосуточную охрану дома и наладить внутреннее дежурство. Вторым вопросом, требовавшим срочного разрешения, было бомбоубежище. Если в первые месяцы пребывания штаба в Далеме не все и не всегда во время бомбежки шли в «щель», а раз даже все, в том числе и Власов, бросили «щель» и пошли спасать имущество соседей-погорельцев (сам генерал Власов наравне со всеми лез в горящий дом и вытаскивал вещи, и никак нельзя было уговорить его остаться в стороне), то потом, когда вокруг нас несколько вилл было снесено с лица земли, а у нас самих несколько раз слетала черепица с крыши, разбивались стекла, а внутренние стены хотя и стояли, но с широкими трещинами вдоль и поперек, то возникла необходимость срочных мероприятий. При таких обстоятельствах довольствоваться «щелью» нельзя было, тем более что бомбежки значительно участились и мощь их усилилась. Дело дошло до того, что противовоздушная оборона боялась выявить себя, ибо ковровые налеты своим огнем подавляли кого угодно. Сплошь и рядом налетали воздушные соединения в тысячу бомбовозов в сопровождении соответствующей охраны и наводили ужас на берлинцев. Одним таким налетом был уничтожен весь центр Берлина.
Как то во время ночного налета бомба попала в одну из соседних вилл, и от взрыва стенки нашей «щели» как будто собрались сойтись и задавить нас. Это ощущение, правда, быстро прошло, но у нас заложило уши, кое у кого разболелась голова, появилась рвота. И в другой раз нас основательно потрясло, когда сбитый американский бомбовоз вместе с бомбами попал в одну из соседних вилл.
Недалеко от нас была вилла адмирала фон Деница с солидным бомбоубежищем. Чтобы не рисковать жизнью Власова, пока мы обзаведемся бункером, Фрелих и я пошли просить временно разрешить штабу генерала Власова пользоваться этим бомбоубежищем. Однако комендант штаба адмирала сказал, что генерал Власов может пользоваться им, но только он один. Когда мы доложили об этом Власову, он категорически отказался от этой любезности и пожурил нас за эту затею. В то же время жизнь его зависела от простой случайности, и надо было торопиться с собственным бомбоубежищем, пока не поздно. Для этой цели Федор Иванович Трухин послал в распоряжение генерала Власова инженера Смирнова с двадцатью солдатами, Фрелих раздобыл строительный материал, и через несколько дней в саду смастерили прекрасное бомбоубежище.
Теперь это может показаться маловажным, не заслуживающим внимания, но тогда этот вопрос был тесно связан с жизнью и смертью. Тогда в таких городах, как Берлин, Мюнхен, Франкфурт, Гамбург, жить было опаснее, чем воевать на фронте. В Берлине бывало, что приедут фронтовики домой в отпуск, а от всего их прошлого благополучия остались только ключи в кармане; дом лежит в развалинах, а семьи или погребены под ним, или же перебрались куда-нибудь, и новый адрес гвоздем или углем обозначен на уцелевшей части стены. Сумеет ли кто-нибудь когда-нибудь описать хотя бы часть тех ужасов, мук и страданий, пережитых жителями Берлина в их так называемых бомбоубежищах — подвалах домов, ни в какой мере не отвечавших своему назначению? Бомбы очень часто пронизывали дома от крыши до самого подвала, а под потолками подвалов, как правило, проходили водопроводные и газовые трубы… В этих подвалах немало умерло уцелевших от бомбежки людей, ибо при ковровых налетах наносились одновременно такие большие разрушения, что никто не в силах был откопать заваленных в подвалах и обреченных на смерть людей. Дело дошло до того, что при ковровых налетах артиллерия боялась выявить себя, предоставляя город на произвол судьбы.
Помнится, после первого небольшого налета англичан на Берлин рейхсмаршал Геринг по радио заявил: «Если еще раз над Берлином покажется неприятельская авиация, назовите меня Мейером!» Что это было: мальчишеское бахвальство или же полное незнание возможностей противника?