Короче говоря, генерал Хельмих на посту командующего войсками восточных областей ничего ни плохого, ни хорошего для Власова не сделал. Но с первого января 1944 года его сменил генерал Кестринг, родившийся и выросший в Москве и при большевиках служивший там германским военным атташе. Власова это назначение обрадовало, ибо хотя Хельмихи и Кестринги погоды тогда не делали, но все-таки приятно было иметь дело с человеком, который понимает наши нужды и заботы. А в этом отношении уж кто-кто, а Кестринг, конечно, должен нас понять лучше других. Однако проходили дни и недели, а Кестринг не давал Власову себя почувствовать — и вдруг приезжает Деллингсхаузен с таким странным и неожиданным предложением.
Итак, Власова увезли в Восточную Пруссию, а на следующий день в Дабендорф приехал генерал Кестринг на смотр школы. После смотра он вызвал к себе генерала Малышкина и предложил ему занять место Власова, на что Малышкин ему ответил, что он с удовольствием и дальше будет работать под руководством генерала Власова. После такого афронта Кестринг сделал аналогичное предложение генералу Трухину, и тот ответил почти такими же словами, как и Малышкин. Так прошел первый и долгожданный визит Кестринга, оставив у генералов глубокое разочарование.
А через некоторое время после этой неудачной попытки привезли обратно Власова как ни в чем не бывало. Принадлежала ли эта идея самому Кестрингу или же она была продиктована ему сверху, трудно сказать. Власова это сильно задело, и он возненавидел Кестринга, избегал встречи с ним, не хотел его видеть, называя его хитрой лисой. Их первой встрече суждено было состояться только в Праге, при обнародовании Манифеста КОНРа, на котором Кестринг присутствовал официально как командующий войсками восточных областей.
Нужно ли описывать моральное состояние Власова после подобных сюрпризов? Даже такой волевой человек, как он, и то выходил из себя от таких интриг, ведущихся за его спиной, как это позволил себе сделать генерал Кестринг. А главное — все это происходило тогда, когда германская армия уже сильно сдала и сопротивляемость ее значительно упала, когда по вине Гитлера и его нацистов коммунисты преодолели кризис начала войны и стали вытеснять немцев из оккупированных территорий и когда и русская освободительная борьба по вине того же Гитлера упустила значительную долю своих возможностей. И несмотря на все это, Гитлер и иже с ним еще не поддавались влиянию здравого смысла и продолжали держаться за свои уже давно проигранные позиции.
Тогда Власов многих подробностей не знал, но в общих чертах знал все и судил правильно. Он исходил из того, что обманчивая немецкая пропаганда, для которой гитлеровцы стараются использовать его имя, для наших людей на той стороне не доходчива. Они еще с весны 1942 года научились верить не немецким словам, а делам. А немецкая пропаганда, которая иногда ведется к тому же из рук вон плохо, убивает у людей последние иллюзии, которые они питали по отношению к немцам в начале войны, когда сдавались при первой возможности им в плен или очертя голову брали винтовку в руки и шли с ними вместе против коммунистов. Теперь люди, наученные горьким опытом, от немцев ждут не слов, а дела. Власов часто осуждал аморальное поведение Гитлера и его окружения, говоря, что они виноваты перед русским народом, ждавшим помощи, в том, что вместо ожидаемой помощи решили использовать его тяжелое и безвыходное положение и навязать ему свое рабство; они виноваты перед всем человечеством в том, что во имя своих алчных целей не дали использовать представившуюся возможность надеть на коммунизм смирительную рубашку; они виноваты и перед своим собственным народом, доверившим им свою судьбу, и погубили его вместе с собою, хотя и была возможность избавить его от окончательного разгрома.
Само собою разумеется, что все эти суждения генерала связаны были с его глубокими переживаниями, томившими его.
В таких случаях он поднимался к себе наверх и подолгу ходил в спальне взад и вперед, а то, бывало, ночью спустится вниз и беседует с дежурным офицером. При этом нужно заметить, что Власова волновала не его личная судьба. О себе он не думал и не раз во время наших ночных бесед говорил, что мы должны считаться с тем, что мы лично погибнем по вине Гитлера, но зато мы дали идею, которая сокрушит коммунизм. Если нам самим не суждено было одолеть его, то, продолжая наше дело, это сделают другие. Но Власова беспокоила судьба самого движения, которое еще не удалось оформить, его беспокоила судьба людей, ставших на путь освободительной борьбы и очутившихся на положении беспризорных. И только после обнародования Пражского манифеста он успокоился, считая, что КОНР декларировал свою программу-минимум и тем самым Освободительное движение народов России в национальном, политическом, идеологическом, социально-экономическом и морально-религиозном смысле оформилось и стало явлением исторического порядка (а тогда и жертвы оправдываются. — Примеч. авт.).