2. В Силезии на угольных предприятиях работало очень большое число советских рабочих и интеллигентных технических сил. В конце декабря 1944 года тамошняя русская общественность решила устроить вечер, посвященный Освободительному движению, в связи с чем в Берлин была послана делегация пригласить Власова принять участие в этом вечере. Я представил делегацию генералу, который поблагодарил за идею и приглашение и выразил сожаление, что у него забот и работы выше головы и потому выехать из Берлина не может. Но меня будет представлять на этом вечере начальник моей канцелярии полковник Кромиади, сказал он. На это один из делегатов сказал, что мы и полковнику будем рады, но каждый приезжающий в Рим хочет видеть Папу… Итак, было решено, что в Катовицы и Сосновицы поеду я. В назначенный день мы выехали из Берлина целой делегацией: капитан Каштанов, лейтенант Мельников, репортер из «Воли народа» и я. Первое выступление состоялось в Катовицах перед техническими работниками (профессора, инженеры, техники). Выступления с обеих сторон носили информативный характер, и наша встреча прошла довольно хорошо. В результате я посоветовал им выбрать своего представителя и уполномочить его приехать в Берлин изложить КОНРу свои заботы.
Вечером того же дня состоялось собрание в Сосновицах, в зале театра под председательством инициатора и главного организатора вечера священника отца Константина. Зал был полон до отказа, вплоть до самой рампы, ложи были заняты немецкими офицерами и эсэсовцами. Организаторы и мы расположились за столом на сцене. Собрание открыл о. Константин, сообщив присутствующим, что генерал Власов из-за своей занятости не мог приехать и послал полковника Кромиади, который будет его представлять. Зал разразился продолжительными аплодисментами, после чего слово было передано мне. Я только поднялся и слова не успел произнести, как опять раздались аплодисменты. Мое волнение дошло до предела. Я понял, что эти беспризорные в чужой стране люди, заброшенные и истосковавшиеся по человеческому слову сочувствия, ждут много, очень много от Власова, но что я могу им сказать, чем их утешить? И решил не остановиться ни перед чем. Поэтому в первой части своей речи, покончив с вопросами информационного характера, как данные о Власове, его идеологии и пути борьбы со всеми сопровождавшими в его работе препятствиями и затруднениями, перешел к обвинению тех, кто чинит эти препятствия, и закончил тем, что до сих пор сжигались и разорялись русские города и села, насиловались русские жены и дочери, а теперь будут сжигать немецкие города и села и насиловать немецких жен и дочерей, и грех за все это ляжет на тех, кто до сих пор не хочет считаться с нашими общими интересами. При этих словах зал разразился аплодисментами, и выкрикивали «Браво!». Аудитория была настолько наэлектризована, что на каждом шагу прерывала меня аплодисментами, долго не умолкавшими и по окончании речи.
Пусть читатель не подумает, что я занялся саморекламой. Я остановился на этом выступлении, чтобы охарактеризовать политические и национальные настроения у этих бедных, измученных коммунистами и замученных нацистами русских людей, над которыми каждый безнаказанно творил, что хотел.
После меня выступил капитан Каштанов, а потом и Мельников. Оба они говорили прекрасно, и им одобрительно аплодировали. Вдруг из зала поднялся какой-то паренек и, подойдя к рампе, попросил разрешения сказать и ему несколько слов. Он оказался западноукраинцем и природным оратором, говорил смело и так захватил внимание и настроение присутствовавших, что ему аплодировали без конца. Потом выступили еще двое из организаторов и о. Константин с прекрасно построенным заключительным словом. Когда мы покидали зал, у выхода стояли толпы рабочих и пленных, и каждый тянул нам руку со словами благодарности. После вечера организаторы пригласили нас к себе на ужин, а затем мы спокойно вернулись в Катовицы на ночлег.
Оказалось, однако, что местные эсэсовцы решили меня арестовать, но поскольку я представлял Власова, то они запросили Главное управление СС в Берлине, а те, в свою очередь, спросили, видимо, Крегера, тот поставил в известность Власова, а Андрей Андреевич, не зная, что я там натворил, сказал, что Кромиади представляет там меня, и кто решил его арестовать, пусть сперва арестуют меня. Так меня не тронули, и обо всем этом я узнал, вернувшись в Берлин.
На следующий день в Катовицах меня пригласил на чашку кофе начальник Арбейтсфронта (Рабочего фронта), некий нацист с дубовыми листьями в петлице. Высказав мне комплимент в связи с моим вчерашним выступлением, он затем перешел к нашим задачам относительно русских рабочих. Я не постеснялся высказать ему заботы КОНРа в связи с весьма неудовлетворительным положением острабочих в Германии. Он обещал провести в подведомственном ему районе большие улучшения и сам предложил назначить от КОНРа контроль при его управлении, что и было сделано. Таковым был назначен Сельдерецкий — из русских общественных деятелей в Катовицах. Он и до нас занимался делами рабочих, но возможности его были ограничены. По указанию этого молодого человека я попросил на прощание генерала разрешить мне посетить завод, где рабочих истязали. Генерал охотно согласился и поручил одному из своих помощников сопровождать нас. На заводе людей действительно терроризовали, и после моего выступления там они обратились ко мне с жалобами на своих начальников. А когда мы с дирекцией и администрацией пошли разбирать дела, возникли большие споры, но представитель начальника Арбейтсфронта предупредил их, что генерал больше такого положения не потерпит. Оставив там нашего молодого человека, как представителя Власова по делам рабочих в северной Силезии, мы уехали в Гляевитц, а потом в Лабанд посетить лагеря военнопленных. К нашему удивлению, в тамошних лагерях условия жизни пленных были сносными и люди жалоб не высказывали; комендатура пустила нас в лагерь без сопровождения, и мы могли говорить с людьми без присутствия немцев. Вернулись мы оттуда с громадными списками желающих поступить в РОА.