Марки, спасительные марки, только они успокаивали Хауссера, переселяли его в безмятежный, уютный мир коллекционера.
В дверь постучали — два слабых, осторожных и в то же время настойчивых удара. И еще два. Это агент, пан Тимощук… Хауссер хотел было убрать со стола, но раздумал, накрыл кляссер газетой и, досадливо хмурясь, пошел открывать.
Худощавый молодой человек интеллигентного вида быстро перешагнул порог и беспокойно–радостно оглядел комнату.
— Оружие в Здолбуново забрали… — начал он докладывать возбужденно, но вполголоса.
Хауссер молча кивнул головой.
— Начались переговоры с венграми…
— Это мне тоже известно, пан Тимощук. Венгры запросили много? Советую не скупиться. Внушите своим товарищам мысль, что оружие всегда стоило дорого. Если перевести продовольствие на цены мирного времени, венгры просят сущие пустяки. А как поднимется престиж ОУН — переговоры, дипломатия, суверенитет…
— Так, так, — закивал головой Тимощук; маленькие, бегающие глазки его заблестели радостно, горделиво. — Престиж — это важно.
— Второе. Нужно приложить все усилия, чтобы прекратить нападения на продовольственные обозы.
Молодой человек зябко повел плечами.
— Трудно… Знаете, какое настроение…
— Пан Тимощук, я не люблю это слово «трудно», — строго сказал Хауссер. — Его особенно охотно употребляют ленивые и глупые люди. Нужно думать, подыскивать аргументы. У вас имеется веский мотив — немцы потенциальные союзники в борьбе ОУН против большевиков. Разве вам выгодно ослаблять союзников? Ведь в ваших же интересах, чтобы советские войска появились здесь как можно позже. Накапливайте и берегите свои силы, а немцев, сдерживающих нашествие большевистских орд, поддерживайте хотя бы продовольствием. Не бойтесь высказывать такую мысль. Она рождена логической оценкой политического положения и не может вызвать подозрения даже у тех ваших коллег, которые действительно ненавидят немцев.
— Так, так, — снова согласился Тимощук, старающийся, видимо, запомнить хорошенько все, что говорил ему советник. — Это логично. Потенциальные союзники… Это убедительно.
— Передайте Дубу — пусть расширяет сеть офицерских школ УПА. Готовьте кадры командиров. Мы можем дать вам дополнительно группу опытных инструкторов, владеющих украинским языком и хорошо знающих приемы партизанской войны. Это тоже в ваших интересах. Вы согласны, что такие инструкторы необходимы вам?
— Безусловно, безусловно.
— Как видите, я даю дельные советы, пан Тимощук, и действую только в ваших интересах, — едва приметно усмехнулся Хауссер. — И последнее. Это для Вепря. Вашей службе безопасности следовало бы начать серьезную работу по очистке территории от всяких сомнительных элементов. Я имею в виду людей, которые тайно симпатизируют большевикам или смогут им дать какую–либо информацию о вас. По селам — мне это известно — можно найти не только притаившихся коммунистов, семьи партизан, но и бежавших из лагерей советских военнопленных и даже уцелевших евреев. Эти люди после прихода сюда советских войск могут доставить вам солидные неприятности. Тыл должен быть чистым. Поляки… С поляками дела идут хорошо. Продолжайте в том же духе.
— Передам. Все дословно передам.
— На этот раз у меня больше ничего нет. Будьте здоровы, пан Тимощук. Жду свежей информации.
Молодой человек ушел, но не успел советник усесться за стол, как в дверь снова постучали громко и бесцеремонно. Видимо, пришел кто–то из немцев. Хауссер спрятал марки в ящик и открыл дверь.
У порога стоял офицер лет тридцати пяти с погонами гауптмана на помятом мундире. Он улыбался радостно и смущенно, видимо, не знал еще, какое впечатление произведет на хозяина комнаты его неожиданное появление. Он был среднего роста, но его плечи в сочетании с массивной головой на низкой шее казались узкими, как у подростка.
— О! Кого я вижу! — воскликнул, изображая на своем лице приятное удивление, Хауссер. — Теодор… Ну, заходите же, заходите. Какими ветрами занесло вас в эти края?
— Военный корреспондент гауптман Теодор Оберлендер возвращается в Берлин после пребывания на Восточном фронте, — шутливо отрапортовал гость, поднося два пальца к пилотке. И хотя он смеялся, пожимая руку Хауссеру, серые, широко расставленные под тяжелым лбом глаза его были не очень–то веселыми — глаза усталого умного человека, у которого куда больше причин печалиться, нежели веселиться.
Долго, как старые друзья, трясли друг другу руки. Но дружбы между ними никогда не водилось. Они были единомышленниками и соперниками. Одно время молодой энергичный Оберлендер пошел в гору. Он считался лучшим знатоком России и вынашивал смелые проекты освоения восточных территорий. Конечно, он хорошо знал Россию, в которой под видом научного работника побывал не однажды. К тому же он вступил в национал–социалистскую партию еще до мюнхенского путча, а Гитлер помнил всех своих старых соратников. Хауссеру было известно, что Оберлендер незадолго до войны знакомил фюрера со своими проектами, и уже одно это говорило о многом. В ту пору Хауссер, несмотря на ряд опубликованных работ и докторское звание, — был заурядным чиновником недавно созданного ведомства Розенберга. И вот прошло всего лишь три года, самоуверенный гордец Теодор, мечтавший стать личным советником Гитлера, оказался не у дел, достиг только чина гауптмана, пишет в газетках, а мелкая сошка Хауссер превратился в главного специалиста по восточным вопросам и его идеи подхватывают буквально на лету.