Оберлендер с вызовом посмотрел на Хауссера. Советник молчал, толстые губы были сжаты, весь его вид — холодный, чопорный выражал неодобрение. Но Оберлендера уже прорвало.
— Боже мой, боже мой! — тихо, с душевной болью произнес он, сжимая обеими руками голову. — И все из–за нашей тевтонской тупости, высокомерного невежества. Я говорил, я предупреждал… Не только я, сам Розенберг придерживался моей точки зрения. Россия не Бельгия, не Франция — бесконечные пространства, неисчерпаемые людские резервы, дьявольская идеология марксистов… Нас не захотели слушать. Победило мнение этого безграмотного солдафона, толстого борова, ничего не смыслившего в восточном вопросе. Фюрер согласился с ним.
«Беда мне с этим гауптманом, — насмешливо и огорченно думал Хауссер. — Во всю глотку орать об ошибках Геринга и фюрера… Этого еще недоставало! Все–таки Оберлендер, несмотря на свой ум и знания, удивительно прямолинеен и груб. Ведь даже о самых неприятных вещах можно говорить, не прибегая к сильным выражениям, туманно, приглушенно, так, что непосвященный человек и не поймет, о чем идет речь».
Советник скрипуче кашлянул.
— Теодор, вы переутомились, я думаю, и излишне… ну, как сказать… несколько возбуждены.
Оберлендер снова пристально взглянул на советника.
— Господин Хауссер, не беспокойтесь. В своей корреспонденции я напишу все, как следует: настроение солдат на Восточном фронте прекрасное, боевой дух высок…
Он поднялся, одернул мундир. Хауссеру показалось, что его гость рассердился до такой степени, что решил уйти.
— Вы стали обидчивым, Теодор… — миролюбиво сказал советник. Он не хотел осложнять отношений с неудачливым коллегой, но и не собирался его удерживать.
Однако Оберлендер только прошелся взад–вперед по комнате и остановился перед Хауссером.
— Чего нам не хватило, так это того искусства, которым в совершенстве владели и владеют англичане. Их тонкости, хитрости! Блестящий опыт полковника Лоуренса нас ничему не научил. Признаюсь, я всегда завидовал этому человеку. Как это восхитительно: сражаться, одерживать победы, не теряя ни одного своего солдата. Короли и султаны, вожди племен, лидеры партий, вероломные политики и пылкие, честнейшие вожаки восставших — все они оказываются твоими марионетками, действуют согласно твоим планам, сражаются, гибнут, даже не подозревая, что их тянут тонкие нити, которые дергает твой палец.
— Роль Лоуренса, полагаю, сильно преувеличена, — спокойно возразил Хауссер, хотя сам в душе восхищался выдающимся английским разведчиком и даже в какой–то мере считал его своим учителем. — В том, что о нем написано, больше легенд, нежели фактов. Несомненно только одно, что это был умный, ловкий и удачливый человек.
— Я говорю не о человеке, а о методе, подходе. Вы знаете такую русскую пословицу — загребать жар чужими руками. Англичане умеют это делать. У нас также были возможности, но мы не сумели, не захотели ими воспользоваться. Я пытался, делал все, что мог…
Оберлендер тревожно дернул плечом, точно хотел оглянуться и удостовериться, что в комнате, кроме них двоих, нет никого, но так и не оглянулся, а лишь, снизив голос, продолжал:
— Не боюсь… Вам, должно быть, известно, что перед началом похода на Россию я добился приема… Мне помог золотой значок старого нациста. Фюрер помнит, с кем он начинал. Он меня принял, начал читать мой проект. Что я предлагал? Создание нескольких марионеточных государств, правительств на восточной территории, какую нам предстояло захватить. В частности, речь шла об Украине. Вы ведь знаете, у нас были хорошо налажены отношения с вожаками украинских националистов вплоть до того, что некоторые из них оказались нашими платными агентами. Получив иллюзорную государственную самостоятельность или хотя бы обещание, что такова будет им дана в будущем, они бы смогли увлечь за собой определенную часть населения, особенно здесь, на Западной Украине Возник бы аппарат самоуправления под нашим контролем — полиция, армия, в размерах, достаточных для выкачивания продовольствия и борьбы с советскими партизанами. Наиболее боеспособные и надежные части украинской армии можно было бы использовать на фронте. Думаю, что они сражались бы не хуже румын и итальянцев… А после того, как русские были бы окончательно побеждены, руки у нас оказались бы свободными, и мы без труда навели бы порядок: разоружили украинскую армию, разогнали людишек, возомнивших себя государственными деятелями. С мифом о самостийной Украине было бы покончено раз и навсегда.