Паровоз еще не поравнялся с желтой осыпью, как раздался сильный, но неровный, ружейный залп, торопливо, жестко застучали пулеметы. Вдруг черный столб дыма поднял первую от паровоза платформу на дыбы, и вслед за ней начали валиться под откос другие. Грохнул взрыв. Гнатышин увидел, как от кустов, сильно пригибаясь, побежали к лесу двое. Он выждал, пока они скроются среди куч верболоза, и бросился к лошадям. А у железной дороги непрерывно трещали выстрелы, слышались короткие и длинные очереди. Гнатышину казалось, что это бьют по его товарищам, и он сперва не поверил своим ушам, когда невдалеке раздался чей–то голос: «Эгей!»
— Эгей! Сюда! — закричал он изо всех сил.
На дорогу выбежал длинноногий парень с мокрым от пота, исцарапанным в кровь лицом.
— Ваня? А Михась?
Парень только мотнул головой, подбежал и начал ходить возле воза, широко разводя руками и хватая открытым ртом воздух.
— Ваня, Михась убит?
Ваня отрицательно покачал головой, и тут Василь увидел второго. Михась бежал, прихрамывая, лицо его тоже было залито потом. И он не то смеялся, не то плакал. Ваня помог товарищу взлесть на воз, вскочил сам. Гнатышин огрел кнутом лошадей, и они понеслись по дороге в глубь леса. Хлопцы лежали ничком, уцепившись руками за хворост, чтобы не упасть. Они никак не могли отдышаться, стонали, всхлипывали. Отъехали с полкилометра, когда Василь решился спросить:
— Хлопцы, что случилось? Кто стрелял?
— А думаете, вуйко, мы знаем, — поднял голову Михась. — Ваня! Ты был ближе…
— По–моему, бандеровцы, — отозвался второй. Он говорил по–украински, но акцент выдавал в нем русского. — На шапках трезубы блестели.
— Ну что ты! Ты когда–нибудь слышал, чтобы бандеровцы нападали на немецкие эшелоны?
— Кто тогда? Немцы по ошибке свой эшелон обстреляли?
— Только не бандеровцы, — стоял на своем Михась. — Наверное, это какой–то советский партизанский отряд.
— Что они, дураки, советские партизаны? — рассердился Ваня. — Они бы в первую очередь подорвать эшелон постарались. А потом бы начали обстреливать.
— Так кто ж они? — снова спросил Гнатышин, переводя лошадей на шаг. — Я их увидел, когда первый поезд показался. Бегом бежали к железной дороге. Я думал, с ума сойду…
— Что гадать, вуйко. Немцы разберутся, выяснят… Тогда и нам станет известно. Мы свое дело сделали, хоть набрались страху. Ваня молодец, удержал меня. Я как увидел их, тикать хотел, а тут поезд…
Позади послышались взрывы. Они были разной силы, то будто выстрелят несколько пушек подряд, то ахнет так, что верхушки деревьев вздрогнут и отзовутся тревожным шумом. По мнению Вани, это рвались ящики с боеприпасами.
Василь свернул на боковую дорожку, погнал лошадей рысью.
Проехали еще метров восемьсот.
— Наверное, хватит, вуйко, — сказал Михась, поднимаясь на колени. — Тут мы слезем. Спасибо.
— Не за что. Когда ждать?
— В воскресенье приду, днем, один. К этому дню что–нибудь придумаем. Так, Ваня?
— Так. Раз удача, надо еще раз поздравить Адольфа с именинами.
— Разве он именинник сегодня?
— Такие именины я ему хотел бы каждый день устраивать.
Хлопцы слезли с воза и, попрощавшись с Гнатышиным, скрылись среди деревьев. Василь хорошенько отер пучками сена мокрые бока лошадей и тронул шагом к дороге в село. Выехав из лесу, он увидел черный дым, поднимавшийся у далеких холмов. Выстрелов и взрывов уже не было слышно.
Кроясь в балочке, сотня поспешным маршем удалялась от железной дороги. Вояки тащили боевые трофеи, почти каждый нес на плече две винтовки, а под мышкой — сапоги или свернутый в узел мундир. Карманы были набиты всякой мелочью. Корень, тот и за пазуху насовал всякой всячины. Тарас тащил трофейный пулемет, он на ерунду не зарился, карманы убитых немцев не выворачивал. Единственной его поживой такого рода была плитка шоколада, да и ту он уже в дороге прямо–таки из руки вырвал у Корня. Хлопец жевал шоколад, выплевывая обсосанные кусочки фольги, и старался разобраться в том, что произошло на железной дороге. Картины ошеломляюще удачного боя вставали перед его глазами одна за другой.
Что ни говори, а Богдан родился–таки в рубашке…