Ночью в походе выяснилось, что Богдан ведет сотню не на Братын, как предполагал Тарас, а в другое место. Почему он передумал — так и осталось неясным. Может быть, старшина отсоветовал ему нападать на городок, где находился большой гарнизон немцев и полицаев, а может быть, он сам соблазнился легкой добычей, какой ему показался воинский эшелон.
К железной дороге намеревались выйти затемно, чтобы хорошенько подготовиться к встрече первого эшелона (немцы ночью задерживали поезда на станции и пускали их с рассветом), но проводники напутали, сделали крюк, и сотня вышла к холмам, когда уже рассвело. Богдан услышал шум первого паровоза и психанул: опоздали, до холма, нависавшего над железной дорогой, оставалось еще метров двести.
Но они не опоздали. Прошел поезд с балластом, контрольный. До того момента, как появился эшелон, старшина успел расположить вояк на гребне холма и проинструктировал их, какие цели нужно поражать в первую очередь. Все толково — прицел два, бить по пулеметчикам, сидящим на тендере паровоза и на крышах вагонов, а затем по вагонам.
Богдан сам взялся за пулемет. Тарас лежал рядом и едва сдерживал негодование. Разве так работают на железной дороге! Поручил бы Богдан ему это дельце, и он один с небольшой группой прикрытия пустил бы любой эшелон вверх колесами. А так легко и нарваться. Пригнали всю сотню, еще постреляют дураков. Когда появился эшелон и Тарас увидел танки на платформах, сердце его упало. Что делается! Ну, Богдану простительно, а этот чертов «военспец», неужели он не понимает, что сейчас произойдет? При первых же выстрелах танкисты откроют ответный огонь и от сотни останутся рожки да ножки. Старшина, кажется, понял, что с танками, даже когда они стоят на платформах, шутки плохи. Он подполз к Богдану, начал что–то ему доказывать, но Богдан оттолкнул «военспеца», скомандовал: «Огонь!» — и первый дал очередь из пулемета.
Все дальнейшее было невероятным и необъяснимым. Впрочем, в тот момент Тарас и не пытался найти какое–либо объяснение. Он вынужден был поверить тому, что происходило на его глазах, — взрыв, паровоз оторвался от эшелона, волоча за собой остатки разбитого вагона, из которого сыпались ящики; платформы, разрывая сцепки, громоздясь друг на друга, валятся под откос. Пассажирский вагон затрещал, как пустой спичечный коробок под каблуком, и начал рассыпаться на щепки.
Видимо, многие, в том числе и Богдан, поначалу опешили, растерялись от неожиданности, потому что выстрелы зазвучали реже, а пулеметы на правом фланге совсем умолкли, но тут Сидоренко вскочил на ноги и заорал: «Огонь! Чего испугались! Огонь! Огонь по паровозу! По вагонам!»
И началась пальба.
У Богдана что–то случилось с пулеметом. Сотенный чертыхался. Тарас немедленно бросился к нему. Так и есть — поставил новую ленту наперекос. Тарас откинул зажимы, выровнял ленту и едва увернулся — горячие, дымящиеся гильзы сыпанули ему в лицо.
В общем–то Тарас не мог пожаловаться на себя. В этом бою он ни разу не потерял голову и, пожалуй, спас жизнь многим, в том числе, может быть, и себе. Когда сотня, увлекаемая Богданом и Сидоренко, с криками «слава, гура, ура», скатилась вниз к опрокинутым, покореженным платформам и вагонам, Тарас побежал к остановившемуся паровозу, выбрасывавшему во все стороны молочные струи пара. Он поспел вовремя: с платформы, находящейся впереди паровоза, прыгнул на землю окровавленный солдат с пулеметом в руках. Солдат сразу же распластался на щебенке, развернул пулемет, но Тарас выстрелил первым.
Да, этот оживший пулеметчик мог бы наделать немало беды, и Тарас имел право гордиться своей сообразительностью, если бы вскоре не убедился, что кто–то догадался сделать куда более важное — черкнуть спичкой или зажигалкой у лужи горючего, вытекавшего из бака опрокинутого танка. Танки поджег «военспец». Стоило Тарасу взглянуть на старшину, как он понял это: лицо Сидоренко было замазано сажей, левый рукав, пола френча свисали обгоревшими лохмотьями. Не уберегся вгорячах, прихватило огнем. Могло быть и хуже, с бензином шутки плохи.
Богдан вовремя скомандовал отбой. Немцы могли нагрянуть с двух сторон, и он спешил увести сотню подальше от железной дороги. Измученные вояки едва не падали с ног от усталости, но шагавший в хвосте Довбня не давал никому останавливаться, подбадривал отстающих тумаками. Тараса обогнали сотенный и старшина. Хлопец немедленно прибавил шагу, стараясь не отстать от них. Ему хотелось услышать разговор командиров.
— Я тебе говорю, отчего взрыв, — сердился тяжело дышавший Богдан, — пуля попала в капсюль снаряда. А от одного снаряда взорвались остальные. Может так быть?
— Может, на войне все может… Только снизу вроде рвануло.