Карл, а он сидел на боковой полке, легонько толкнул брата в бок, но тот сделал вид, что не понял предостережений, хотел еще что-то добавить к реплике, но Отто процедил сквозь зубы негромко, но с ядовито-горестной досадой в голосе:
– Ну что же, Вальтер, каждый волен выбирать свой путь…
А этому плюгашу-очкарику Джефферсону можешь при случае передать, что – клянусь священными водами Стикса! – придет еще такой час, когда он на коленях будет стоять перед дверями моего кабинета! И я, а не он, буду снова решать, что и как делать на нашей земле! Недолог час этих плодожорок, скоро передохнут все!
– Ненавижу войну, ненавижу кровь, неважно кем и из каких побуждений она проливается! – Вальтер выдавил это сквозь зубы, с усилием отгоняя от себя наплывающее кошмарное видение – тусклые лампочки под серым каменным сводом, отчаянные крики, проклятия… Вальтеру почудилось, что те давно слышанные крики становятся какими-то ритмичными, в унисон с колесным перестуком, его снова начинает бить мелкий нервный приступ.
– Мне плохо, отец! Прошу тебя… никогда больше при мне… – Он встал, качнувшись, торопливо рванул ручку двери влево.
В открытое окно из темной ночи в длинный и пустой коридор купейного вагона влетал освежающий ветер и ласково, словно невесомые пальчики Амриты, касался прядей на влажном лбу и на висках.
– Майн готт, – прошептал Вальтер, с трудом удерживаясь обеими руками за никелированный поручень вдоль стены вагона. – Неужели мне суждено вот так всю жизнь мучиться рядом с родным отцом? Как убедить его окончательно распрощаться с кровавым прошлым и начать наконец-то жить в новом мире и с новыми мыслями? Не о войне и мести надо думать теперь, а о счастье детей, внуков, о счастливой собственной старости?…
За спиной хлопнула дверь купе, из него вышел Карл, встал рядом, закурил, пуская дым так, чтобы он не попадал в лицо брата. Обняв Вальтера левой рукой, он попросил:
– Не надо так бить отца под дых, братишка… Ведь он уже не молод. Сам видишь, как у него стали сдавать нервы. Теперь его редко называют Железным Дункелем, как звали еще каких-то два-три года назад. Если он что и делает не так, как нам, молодым, хотелось бы, так это ради нас с тобой. Они свою жизнь, можно сказать, завершают, а мы только начинаем. У них своя мораль и свои понятия о ценностях, у нас будут свои. У наших детей эти ценности наверняка совсем на наши не будут похожи. Диалектика жизни у каждого поколения своя, с этим надо мириться и считаться как-то.
Вальтер покосился на брата, в светлых глазах какое-то отчуждение, словно он не совсем еще пришел в сознание после недавней вспышки гнева. И голос с хриплыми нотками, как если бы ему только что удалось убрать с горла стиснутые пальцы недруга.
– Отец жил войной, живет воспоминаниями… об этой войне! И грезит о новой бойне, как будто без этого мир рухнет! Он даже постоянно клянется водами реки загробного мира. А мне эта проклятая война – я чувствую это, Карл, чувствую это с каждым днем все отчетливее – меня эта война убила психически, убила еще ребенком!.. А маму нашу убила и физически… Неужели этого отец не хочет понять? Или не может? Иной раз мне кажется, что наш отец за всю свою жизнь только и прочитал философию Ницше да «Майн кампф» Адольфа Сумасбродного! Но в доме у него отличная библиотека, много разных книг… Хотя любимыми героями у него все те же «железные» люди – мифический Геракл и прочие сверхчеловеки. Не зря мифы Древней Греции он помнит почти наизусть, от корки и до корки, вместе с картинками!
– Он помнит не только Геракла, – подсказал Карл, выбросив окурок в темноту, свистящую встречным ветром. – Он отлично помнит и не менее легендарного Волка Ларсена. Мне кажется, отец старается воспитать тебя своим достойным наследником. Разве это плохо?
– Чтобы и я кричал «Хайль!» перед намалеванной рожей припадочного Адольфа – убийцы своей матери? – Вальтер побелевшими пальцами вцепился в поручни, опасаясь потерять сознание и упасть на зеленую ковровую дорожку коридора. – Я лучше… в один прекрасный день… под поезд лягу, разом прерву мучения прошлого и будущего!
– А что тогда станется с Амритой, брат? – негромко напомнил о индуске Карл. – Ты о ней подумал?
Словно бы с этим же ночным ветерком до Вальтера вместе со словами брата донеслись и тревожные сигналы от милой Амриты. Сознание прояснилось, и он, чего-то испугавшись, крепко ухватил Карла за руку и сжал на ней пальцы.
– А что – с Амритой? Ей что-нибудь угрожает? Скажи, если что-то знаешь, я готов на ходу спрыгнуть и бежать домой…
– Ну что ты, право… Отец удивительно быстро понял, что у вас не легкий полудетский роман, а весьма серьезные намерения. – Карл сказал это с легкостью на душе, потому что Отто действительно удивительно быстро понял, что младший сын так запросто от индуски не отвяжется. – Ты должен думать о будущем, о вашем будущем, и на тебе какой-никакой, а лежит груз ответственности! Да ты и сам, прощаясь, обещал Амрите по возвращении руку и сердце. Я понимаю, сердце у тебя щедрое и богатое, а вот рука… С нищей рукой никакого счастья ты девушке не создашь! Неужели ты хочешь, чтобы она всю жизь проработала на кухне у какой-нибудь знатной госпожи в услужении. Подумай над моими словами хорошенько, да озаботься создать жене приличное в материальном отношении существование. А это может состояться в том случае, как я теперь понимаю, если предпринятое путешествие даст ожидаемые отцу плоды. Тогда, глядишь, и нам лично что-нибудь перепадет на счета.