Да, так уж устроен человек: дабы не отстать от других, дабы добиться своего в жизни, он чуть ли не с младенческих лет кидается бежать. К благополучию, к счастью, к прогрессу, к идеалу. Хорошо, если он вовремя и основательно сумеет обдумать предстоящий ему путь, соразмерить, насколько его благополучие, его счастье, его прогресс, его идеал согласуются с веками наработанными представлениями о добре, о справедливости, об истинном предназначении человека. Но так бывает, увы, далеко не всегда. И проза Владислава Терлецкого, в том числе и те два романа, которые вам предстоит прочитать, напоминает об этом. И о том еще, что, разбежавшись, иногда стоит и остановиться, отдохнуть после бега, чтобы оглянуться назад, осмотреться по сторонам, подумать, так ли и туда ли мы бежим…
А. Ермонский
ЗА ЗВЕРЕЙ ЗАПЛАЧЕНО
Zwierzęta zostały opłacone
Warszawa 1980
Перевод А. Ермонского
© by Władysław Terlecki,
Warszawa 1980
ISBN 83-07-00141-2
Это не реконструкция так называемого дела Станислава Бжозовского. В сходстве между описанными тут событиями и реальными фактами истории не следует видеть попытку дать ответы на вопросы, которые это дело порождает у современного читателя. Однако здесь воссоздается атмосфера, подобная той, которая в свое время побуждала задаться такими именно вопросами. В этой книге вся правда — вымысел. Так что исторических родословных в ней отыскивать не стоит.
На террасе кафе во Флоренции некий господин, поднаторевший в чтении газет, сообщает недоверчиво слушающим его завсегдатаям, что вот-вот разразится война. Пророчество его встречают снисходительными улыбками. Весна в тот год пришла неожиданно рано. Всего три-четыре дождливых дня, и установилась солнечная, теплая погода. Поблизости от кафе — театральная школа молодого англичанина. Сейчас там как раз перерыв в занятиях, и пестрая стайка студийцев врывается на террасу пропустить по стаканчику вина. А в это самое время в гостиничном номере молодой мужчина, который лишь несколько дней назад приехал во Флоренцию из Вены, открывает чемодан. Достает оттуда револьвер и кладет в карман пиджака. На какой-то миг застывает перед зеркалом в тяжелой деревянной раме, которое висит над умывальником, и вглядывается в собственное лицо. Он устал. Наклоняется, погружает ладони в воду, умывается. Затем стремительно сбегает по лестнице. Швейцар пытается остановить его. Кричит по-итальянски, что у него для постояльца новость, но спохватывается, это же иностранец, и на скверном французском языке силится втолковать, что того с час назад спрашивал какой-то юноша, художник наверное, их ни с кем не спутаешь. Мужчина утвердительно кивает головой и уже в дверях говорит, что вечером съезжает. На улице он озирается в поисках извозчика. Улочка совсем узенькая, на ней тьма магазинов и всякого рода мастерских. Шум тут стоит невыносимый. Извозчика поблизости не оказывается. Молодому человеку приходится свернуть за угол. Пересечь крохотную площадь с церковью, где сейчас нет ни души. Он вытаскивает из кармана часы. День в самом разгаре. Тот, кого ему предстоит убить, собирается покинуть клинику. Минуту назад, вместе со своим доктором, который пользует больных чахоткой, он вышел из кабинета профессора. Врач молчит, а его пациент наблюдает за тем, как в конце коридора санитары везут каталку, на которой лежит кто-то, накрытый белой простыней. Потом отводит глаза и смотрит в окно на залитый солнцем сад, там прохаживаются больные в серых и голубых халатах. Он вспоминает, как профессор объяснял ему, что отнюдь не во всех случаях здешний мягкий климат благоприятствует лечению легочных болезней. На сей счет существуют разные теории. Сам он, в общем-то, противник мнения, что во всех случаях лечить должно одинаково. Он полагает, что все зависит от особенностей каждого организма. Быть может, и правы те, кто считает, что этот мягкий, южный климат бывает порой даже опасен. Он вовсе не утверждает, что сейчас именно такой случай. Но его беспокоит слабое сердце больного. Об этом он и беседовал несколько минут со своим коллегой. У него даже мелькнула мысль, не задержать ли пациента на некоторое время в больнице, где можно было бы обстоятельно исследовать его и хорошенько за ним понаблюдать. Однако не стал упорствовать, когда оба его собеседника с этим не согласились. Стоя у окна, сказал, что весна в нынешнем году вступила в свои права неожиданно быстро и что о рецидивах зимних холодов не может быть и речи. И добавил, что у него уйма хлопот с больными. Пожаловался на их упрямство и непослушание. И с явным облегчением вздохнул, когда пациент и доктор покинули его кабинет. Выйдя из клиники, больной останавливает проезжающего мимо извозчика, садится в пролетку и называет адрес. Накануне вечером, когда работа была уже закончена и в комнату вошла жена справиться о его самочувствии, он попросил ее присесть к столу, на котором были аккуратно разложены бумаги, и сказал, что впервые за много-много месяцев испытывает какое-то успокоение, чувство это, однако, ничуть не похоже на покорность судьбе. И добавил, что это — некое состояние умиротворенности, пожалуй даже напоминающее экстаз, и что оно благотворно отражается на его здоровье. Уже несколько дней у него не было кровохарканья. Потом он заговорил о книгах английских философов, которые помогли ему основательнее поразмышлять над сущностью Бога. Более всего потрясло его в тот вечер, за минуту перед тем, как она зашла сюда, Открывшееся ему сходство между целью жизни всякого отдельного человека и целью жизни общины, устремленной к Богу, сходство, достигаемое в процессе постижения высшей цели бытия, но достигаемое без вмешательства индивидуального или коллективного сознания. Трудно сказать, рассуждал он, всматриваясь в ее сосредоточенное лицо, не проистекает ли это нечаянное умиротворение как раз из этих его мыслей, которые, кстати, никакое вовсе и не открытие, но о которых так часто забывают, видя поначалу ближайшие цели, выстраивающиеся на жизненном пути каждого человека. Сперва он думал, что это успокоение продлится недолго, что, вероятно, таким именно образом защищается природа. И что скоро на смену ему придет равнодушие. Но это вовсе не было формой очерствения души. Вчера на террасе кафе, где он беседовал с молодыми художниками и немногочисленными приезжими из Варшавы и Кракова, он заметил знакомого писателя, который решил по весне отправиться в Рим, а затем поедет дальше на юг. Во Флоренцию он приехал с женой. Завидя его, он и она буквально остолбенели. Он сразу догадался, что они предпочитают избежать встречи с ним. Но было уже поздно. В их глазах, беспокойных, прятавшихся от него, он прочитал вынесенный ему приговор. Точно такая же реакция, с какой он столкнулся совсем недавно, во время своего процесса в Кракове…