Двенадцать ударов в глубине коридора. Двери в канцелярию распахнуты, и там, в проходе, Павел, подталкиваемый охранником, оглянулся и заметил большие напольные часы, которые нередко можно увидеть в богатых домах, обставленных старой мебелью. Удары металлические, густые, они напоминают о крошащемся времени тем, кто там работает, и тем, кто сидит в соседних помещениях. Когда его ввели сюда, он увидел, что напротив чиновника, расположившегося за широким столом, накрытым голубой скатертью, — на нем, Павел это сразу же отметил, не было ни клочка бумаги, ни чернильницы, ни ручки, — спиной к окну сидел худой арестант. По длинным, спадающим на воротник огненно-рыжим волосам он узнал этого человека. Чиновник приподнял голову, взглянул на Павла и молча указал на стул у окна. И тотчас же продолжил разговор с рыжим. Павел же, сидя с равнодушным видом, давал понять, что подробности допроса его не интересуют. Что за проклятый обычай, думал он, сохраняя на лице каменное выражение, что за ловушка? Ведь никогда не допрашивают одного задержанного в присутствии другого, если только это не очная ставка. Так какого же черта его привели сюда? Лучше бы подождать в коридоре. Он покосился на окно. Два низеньких деревца совсем рядом, их густые зеленые ветки только что не касались стены и решеток в окнах; часть улицы, а на ней — ничем не примечательная будничная жизнь; подводы, возвращающиеся с ярмарки; прохожие — лишь у немногих хватало смелости — Боже милостивый, неужто на это нужно какое-то необыкновенное мужество? — посмотреть на тюремные окошки, остальные равнодушно проходили мимо, видно, давно привыкли к этой картине; серые двухэтажные здания, стена с башенками, железные ворота и неторопливо прохаживающиеся перед ними жандармы. Он вспомнил, что каждый раз, проходя тут, он поворачивал голову и смотрел в забранные решеткой окна, ощущая, как его вдруг начинает трясти, словно в лихорадке. С деланной скукой поглядывая на улицу, Павел внимательно прислушивался к тому, о чем говорили люди за столом. Голос следователя звучал убаюкивающе, ни тени раздражения. По-польски он говорил чисто. Часы ударили в последний, двенадцатый раз. Оторвав взгляд от окна, Павел заметил, что следователь вытащил из кармашка часы и принялся заводить их с таким тщанием, будто хотел показать, что всецело поглощен этим занятием, но вот он наконец положил часы на стол. — Точно, все точно, так оно и есть… — проговорил судебный следователь. — Я знаю, что в Максимилиановском переулке есть фирма Льва Александрова. — Арестант обрадовался: — Вот видите!.. — Следователь улыбнулся. — Но откуда же, черт возьми, мне знать, — продолжал он, играя брелоком, — что это ты служил там кучером? Знаю, — не разрешил он арестанту перебить себя. — Ты уже говорил, что об этом писали газеты. Ты даже дал мне вырезку, она приобщена к делу. Согласен, это уже кое-что. Хотя я, пан Беднарский, и газетам, между нами говоря, тоже не очень-то доверяю. Там одни инициалы, никаких фамилий… — Арестант вздохнул: — Говорить дальше? — Разумеется! — подтвердил следователь… Наблюдая за тем, как люди проходят мимо тюрьмы — кто в центр, кто за город, — Павел старался не пропустить ни слова, прислушиваясь к разговору. Он все старался понять, зачем ему велели ждать, пока кончится допрос. Рыжий о нем не знал ничего, но они ведь могли думать, что дело обстоит не так; возможно, рассуждал Павел, им хочется устроить очную ставку, но это же ничего им не даст, рыжий скажет, что в день ареста они виделись у его родственников, вот и все. — Григорий Михайлович, — слышал он между тем голос арестованного, — меня дамы эти просили, поедем, мол, на прогулку. Ладно, милостивые государыни, это я им, солнышко с самого утра светит, что в доме-то сидеть? Вот так, господин судебный следователь, больше всего времени я и проводил на козлах перед воротами. Они наняли коляску в фирме Льва Александрова, ну, я и был им придан. Барышни мои все пересмеивались, перешептывались. А однажды я услыхал, как горничная отчитывает Морозову. Виданное ли дело, поразился я, горничная честит свою хозяйку… — Он замолчал. — Странно, — пробормотал следователь… — Продолжай… — Вообще все это почему-то перестало мне нравиться, — снова занудил арестованный. — Я вроде бы и не понимал толком, что происходит… — А почему не дал знать куда следует? — оборвал следователь. Арестант рассмеялся. — Меня об этом, господин следователь, в столице уже спрашивали, — прошептал он. — И не раз. Что отвечал? Не такой, мол, дурак. Не такой я дурак, господа, объяснял я. Если бы у них чего увидел, оружие припрятанное или нелегальные издания, то дело другое, но от слов-то всегда можно отпереться. Я не мальчишка, знаю, за такую болтовню порой дорого приходится расплачиваться… — Следователь наклонился над столом, приложил часы к уху. — Ну ладно. Оставим, Беднарский, эти объяснения. Мне любопытно, что было дальше. — Двенадцатого августа, — снова заговорил арестованный, — приказали приехать ровно в полдень. Там уже был муж этой якобы горничной, Миронов. Подождали еще немного. Пришел и второй, Морозов. О! — подумал я. Какой маскарад! Жандармским офицером нарядился. А с ним еще двое. Один в штатском, другой в мундире. Они мигом забрались в мою пролетку. Поезжай-ка, братец, на Аптекарский остров, крикнул мне Морозов, к Ботаническому саду… Я забыл сказать, что оба были с портфелями, — засмеялся он. — Если бы я только знал тогда, Боже ж ты мой, что у них в этих портфелях! — Дальше! — торопил его следователь. — Приехали мы на место, — продолжал арестант, — куда сказано было. Мне велели дожидаться перед особняком. Там уже много разных экипажей стояло. Мне и в голову не пришло, что это все равно что дожидаться своей очереди на вечные муки, — пробормотал он. — День солнечный, чудесный, ни тебе жары, только будто истома какая в воздухе. Я потому об этом вспоминаю, что хоть и было у меня какое-то беспокойство, но я старался дурные мысли прогнать, думал, вот, мол, у меня-то все хорошо и прав Лев Александров, когда говорит нам, как только все мы собираемся на работу, что счастлив может быть тот, кто проводит день на козлах, а не за конторкой. Я закурил. И вдруг услышал взрыв. Лошади рванули. Шум, крики. Над особняком туча черного дыма… — Ты знал, чей это особняк? — спросил следователь. — Боже упаси! — решительно запротестовал арестант. — Только когда на меня накинулись жандармы, всю правду и узнал. Что они бомбы бросили. Господа мои все до единого убиты. Вокруг полно трупов. И не соберешь ничего. Потом оказалось, что и барышни улетучились, что твоя камфора, с квартиры, которую сняли тогда же, когда наняли и мою пролетку… — Следователь откашлялся. — Сыщутся наверняка, господин Беднарский. Не беспокойся… — Мне-то какое дело, — буркнул арестант. — Я и так за невиноватость свою уже настрадался. Продержали меня в столице сколько надо. Да, я и говорю, за невиноватость мою… А их превосходительство, — вздохнул он, — целехоньки остались. Сидели себе наверху в кабинете и сигару покуривали… — Откуда ты это знаешь? — спросил следователь. — В газете потом прочитал, — объяснил арестованный. — Только что пылью их всего засыпало… — Следователь выдвинул ящик стола, вытащил пачку скрепленных бумаг, принялся читать их, потом опять сунул бумаги в ящик. — Скажите-ка мне, пожалуйста, — начал он, — что вы делали по выходе из тюрьмы?.. — Что делал? — повторил арестант. — Решил вернуться к себе, к семье. Денег, к сожалению, у Льва Александрова я не скопил. И разуверился, что в столице легче разбогатеть. На козлах-то можно всюду сидеть. А со своими, господин следователь, жить удобнее. Разве я не прав? — Да, разумеется, — ответил следователь. — И что же было потом? — Приехал сюда, и на какое-то время меня приютили родственники. Стал искать работу, может, думаю, профессию поменять? Но счастье мне улыбалось недолго. В воскресенье мой двоюродный брат Беднарский говорит, что, мол, ждет гостя. Чтобы я, дескать, рассказал, как живут в столице. Но прежде всего о том, как все было с покушением на Столыпина. Он смеялся, ехидничал, ты-де человек прославленный. Дескать, честь-то какая — таких господ возить в своей пролетке. Во-первых, пролетка-то не моя.. — И что потом? — опять перебил его следователь. — После обеда пришел этот самый гость, — только теперь арестант повернулся и посмотрел на сидящего у окна, — вот он и есть, который там сейчас сидит. — Арестант не сводил с Павла глаз. — Он сказал, что забежал на минутку, что в городе, говорят, зарезали Эрлиха… — Ты знал, кто он такой? — Теперь уже арестант взглянул на спрашивающего. — Да, — ответил он. — Беднарский, родственник мой, говорил, что это здешний полицмейстер. — Вы пили? — продолжал допытываться следователь. — Каких-нибудь полчасика еще, как он пришел, — сказал арестант, — только мы было отставили стопки, как двери вдруг распахнулись и всех нас уже взяли на мушку. Спросили документы. Потом принялись за обыск… — Он покосился на следователя. Тот держал в руках вын