Огляделся.
Конечно же, он у себя дома, в СВОЕМ коттедже на третьем этаже у распахнутого окна. В руке — его гордость, помповый дробовик Winchester 1300 Marines, фирменный, штатовский! В магазине семь патронов двенадцатого калибра.
А внизу — гости… непрошеные гости… да чего уж там, ВРАГИ обложили его со всех сторон! Вон они, передвигаются короткими перебежками по ЕГО саду…
Но хрен вы угадали, козлы, старшего сержанта российской армии так просто не возьмешь!!!
Один со снайперской винтовкой залег у бассейна под самой вышкой…
Ты сам этого хотел, держись, гнида!
«Клац-клац» — привычно лязгнул затвор дробовика…
Яркая вспышка…
Он попал или в него попали?..
«ОН НИКОГО И НИКОГДА НЕ ВПУСТИТ В СВОЙ ДОМ, В СВОЙ МАВРИТАНСКИЙ ЗАМОК!!!»
Вот что подумал Николай Зуев перед тем, как, потеряв сознание, свалиться на краю котлована…
Уровень 1
Петр Кириллович Онопко нажал кнопку джойстика и пошел по улице Карла Маркса от сквера, разбитого около Дома художника, в сторону памятника Александру III на набережной Ангары.
(Графика — классная, иллюзия присутствия — полная. Каждый камешек мостовой прорисован, лица прохожих как живые, есть даже мимика; вон бомж дефилирует, так от него даже воняет, как положено!)
Петр Кириллович нажал кнопку и осмотрелся. Прохожих полно. Праздник, наверно, или выходной. Это усложняет задачу, но не слишком. Он опытный стрелок, постарается, чтобы мирные граждане не попали под обстрел. За каждый немотивированный труп начисляются штрафные очки.
Петр Кириллович пошел вперед, держа автомат на изготовку.
Обстреляли его сразу при переходе улицы Декабрьских Событий. Он залег в подстриженных кустах пивного ресторана «У Швейка». Снайпер засел на чердаке Дома офицеров. Петр Кириллович снял его второй очередью.
На углу Карла Маркса и Урицкого попал под перекрестный огонь. Стреляли из-за киоска «12 месяцев» (пицца и блинчики), из окна второго этажа здания, где находился магазин «Эльдорадо», и из проезжающей маршрутки № 20 «ЖД вокзал — Аэропорт». Отбился, потеряв треть жизни…
У ночного клуба «Стратосфера» противник, переодетый в бомжа, копающегося в урне, бросил термитную гранату. Среагировал недостаточно быстро. Еще двадцать процентов жизни коту под хвост…
Напротив здания Управления Восточно-Сибирской железной дороги в спину Петру Кирилловичу выстрелил из двуствольного дробовика памятник Александру Вампилову. Вышел, вероятно, на утиную охоту… А еще драматург с мировым именем… Никому нельзя верить!
К набережной добрался с двадцатью процентами жизни…
Пули не брали бронзовое тело императора Александра, сменил оружие. Разъял на составные из гранатомета…
Перед самым переходом на следующий уровень мирный прохожий бурятской национальности располосовал Петра Кирилловича самурайским мечом до самого паха. Это улыбающееся круглое лицо с характерными скулами ему не забыть никогда.
«НЕТ ВОКРУГ МИРНЫХ ГРАЖДАН, — думал Петр Кириллович, теряя сознание на краю котлована. — ВСЕ ВОКРУГ ВРАГИ!!!»
Валентин Петрович Вереникин в пустые глазницы черепа не смотрел, и, может быть, поэтому подобных красочных видений у него не возникло. Зато он завороженно наблюдал, как по воздетой его длани, держащей ископаемый хищный череп, медленно стекала к плечу некая субстанция, похожая более всего на черную копоть, исторгаемую дизельным двигателем, невероятным образом сгущенную до состояния жидкости. Валентин Петрович попытался смахнуть ее другой рукой, но ладонь прошла сквозь субстанцию, ничего не изменив и не ощутив ее присутствия. Правую же руку, которая продолжала будто в скафандр одеваться, учитель и вовсе теперь не чувствовал, словно она перестала быть его рукой.
Между тем черная дрянь распространилась уже и на плечо, а от него, как от некоего перекрестья, потекла вверх, вниз и в стороны, охватывая тело целиком.
Когда глаза его перестали видеть, Валентин Петрович закричал — дико, истошно, голосом каким-то нечеловеческим. И в тот же самый момент многотонные четырехметровые стены грунта разом рухнули на учителя с обеих сторон. Случившийся обвал можно было бы назвать взрывом немалой мощности, но направленным не вовне, как обычно, а внутрь, словно котлован, проглотив жалкое тело смертного, с шумом сомкнул земляные челюсти.
«КИТАЙСКИЙ ПРЕЗЕРВАТИВ ДАЛ ТРЕЩИНУ, И ЮНАЯ МАДЕМУАЗЕЛЬ РОДИЛА ПРЕЛЕСТНОЕ ДИТЯ… — думал Валентин Петрович, и это была его последняя самостоятельная мысль. — БЕДНЫЙ, БЕДНЫЙ БАРАШЕК…»
Солнце светило по-прежнему, но восточную половину неба уже заволокло черными тучами. Вопреки метеопрогнозу, обещавшему на 13 июня жаркий солнечный день, надвигалась гроза.
Глава 4
НИНА ПАВЛОВНА. ЗАВУЧ
9.55. Поселок Хандабай. Лицей
В том, что учительница французского языка вышла замуж за учителя физкультуры, непосредственной заслуги завуча лицея Нины Павловны Забазновой, конечно же, не было. Не сваха она, тем паче не сводница, однако кой-какие усилия, дабы брак состоялся, все же предпринимала. Впрочем, микроскопические. Ну, сравнивала она в присутствии юной француженки очевидные достоинства бравого физрука со столь же очевидными недостатками чахлого историка, с коим девица в тот момент встречалась…
Выходило, первый — мужественный красавец-Ахилл, но без единственного его недостатка, пятки, — на загляденье! Этими пятками он твердо стоит на земле, а также жмет педали заокеанского внедорожника, вдобавок еще и двухкомнатная квартира в центре Иркутска в новом доме у него своя собственная!
Другой — безнадежный мечтатель, задохлик и нытик, который не только автомобиля, но даже и достойного жилья не имеет! Квартирка-то, в коей он проживает, ему не принадлежит!
Подобный сравнительный анализ проводился не раз и не два, а изо дня в день. Словом, выбора у мадемуазели не оставалось, точнее, он был предрешен. Она прекратила всякие отношения с безалаберным, слабосильным историком, дабы пасть в могучие объятия целеустремленного физрука. А тот действительно знал, что ему от жизни надо, и девушка, недолго поколебавшись, с энтузиазмом разделила его благородные устремления. К слову, оба они через полгода после свадьбы покинули лицей и открыли очень скоро вошедший в моду у слабой половины среднего класса фитнес-клуб в центре Иркутска.
Все, что ни делается, к лучшему. Нина Павловна проделала это «все» ради одной только цели — заполучить тридцатилетнего историка, в которого она, тогда уже почти сорокалетняя, попросту была влюблена, несмотря на то что он «безнадежный мечтатель, задохлик и нытик», а может, и благодаря всему этому. Любовь алогична.
Однако плодами своей победы Нине Павловне воспользоваться не довелось. Оставленный «француженкой» горе-археолог, утратив дар речи, ретировался в психиатрическое отделение областной больницы. У молчаливых мужчин, впрочем, есть одно неоспоримое преимущество перед записными болтунами…
Красавицей Нину Павловну назвать было трудно и в молодости, а в теперешнем ее возрасте — тем паче. Совершенно обыкновенное для Восточной Сибири лицо с явной примесью азиатской крови. Дед по материнской линии был бурят родом из улуса Хадай, что в двадцати верстах севернее поселка.
Дети от смешанных браков часто рождаются красивыми, но тут не сложилось. Плоское лицо с выпирающими скулами от бурятской родни дополнялось массивным носом картошкой от родни русской. При невысоком росте тело Нина Павловна имела крепкое и приземистое, ноги короткие, а шея и вовсе отсутствовала.
И никакая косметика, а красилась она изрядно, не могла смягчить грубоватые черты, никакая фирменная одежда не могла скрыть изъянов телосложения.
Характер зато имела властный, вела себя с подчиненными, когда надо, жестко, а порой и жестоко.