— Пожар, собаки… Белая горячка, — поставил диагноз первый.
— Какая, к черту, горячка? — возмутился Сергей Кузнечихин. — Вы пожар тушить собираетесь?
— С ума сошли? Не было у вас никакого пожара…
Глава 38
НЕ АРХИМАНДРИ…
21.21. Москва. 03.03. Иркутск
До дома престарелых в Балашихе Нина Павловна Забазнова без приключений и достаточно быстро добралась на такси, которое взяла в Домодедово. Выходя, попросила водителя ее подождать.
В просторном холле вполне цивилизованного вида к ней сразу же подошла пожилая женщина, представившаяся Клавдией Дмитриевной, вероятно, сотрудник этого богоугодного учреждения, одетая в синий медицинский халат, однако голова ее была обмотана черным платком так, что в узкой щели поблескивали одни только глаза.
— Следуйте за мной, — сказала она, и Нина Павловна, не задавая лишних вопросов, прошла за женщиной до двухместной палаты на втором этаже. — Я подойду через минуту, — сказала женщина-проводник и скрылась за поворотом коридора, а Нина Павловна вошла в палату.
Тетку она не видела много лет, думала, и не узнает. Однако в старушке со сморщенным, высохшим лицом, что, бессмысленно уставясь в потолок, неподвижно лежала на кровати под одеялом, Нина Павловна разглядела знакомые черты. Бурятская, меньшая половина в старости полностью вытеснила русскую, большую.
— Тетя Таня, ты меня узнаешь? — шепотом спросила Нина Павловна.
Старушка на вопрос не отреагировала.
— Это же я, твоя племянница Нина. Помнишь меня?
Старуха продолжала изучать потолок, головы на голос не повернула.
— Ничего она уже не помнит, слабоумная она, как комнатное растение, — пояснила Клавдия Дмитриевна, войдя в палату. Перед собой она катила скрипучую медицинскую каталку. — Одевайте ее.
— Надо сначала получить документы, без них нам билет в самолет не продадут.
— Все уже получено днем. — Женщина кивнула на стол, где лежал паспорт и еще какие-то бумаги. Вынув из шкафа, она положила рядом стопку белья. — Ее одежда.
Нина Павловна потянула одеяло на себя, но тетка вдруг вцепилась в него, бросив на племянницу озлобленный взгляд. Та растерялась.
— Я не знаю, как ее одевать, — сказала она с вымученной улыбкой. — Вы не поможете?
— Ладно. Возьмите документы и спускайтесь в холл. Мы скоро.
Женщина одним уверенным движением сорвала одеяло, а Нина Павловна, отвернувшись, забрала бумаги со стола и поторопилась покинуть палату.
Сначала она вышла во двор и проверила, не кинул ли ее таксист. Ведь за проезд из Домодедова он потребовал рассчитаться сразу. Машина стояла на прежнем месте неподалеку от входа. Нина Павловна попросила водителя подождать еще пять минут, вернулась в холл и в ожидании тетки устроилась в удобном кресле.
Одеть ее она, конечно же, могла и сама, но попросту испугалась, представив высохшее тельце: кости, обтянутые пергаментной кожей, ряды выпирающих ребер, впалый живот и все остальное, деформированное старостью, предсмертное…
А ведь когда-то и тетя Таня была молодой. Все были молодыми. Глядя на сморщенное лицо, верилось в это с трудом…
Чужая старость пугала Нину Павловну еще и потому, что самой ей исполнилось сорок пять лет, детей не было и уже не будет, а единственный мужчина, которого она любила, — немой придурок, так что и на него рассчитывать глупо. А это значит, пройдет еще два-три десятка лет, и она сама может оказаться в положении своей родной тетки, одинокой, никому не нужной, немощной старухи… Страшно.
Хотелось воскликнуть на весь мир: женщины, рожайте несмотря ни на что!
Хотелось сказать это прежде всего себе самой, двадцати с чем-то летней, когда очередной аборт похоронил всякую надежду забеременеть в будущем.
Скоро в холл спустилась Клавдия Дмитриевна. Она подвезла каталку к машине и с помощью водителя усадила Татьяну Ивановну на заднее сиденье.
В Домодедове Нина Павловна арендовала инвалидную коляску, взяла билет до Иркутска на ноль часов по Москве и сразу же подкатила тетку к стойке регистрации, которая уже заканчивалась. Времени оставалось в обрез.
Между тем пассажирский «боинг» с таллинскими Хандагуровыми на борту давно уже летел над Сибирью.
Место Татьяны оказалось рядом с местом девушки, приятной во всех отношениях, доброжелательной, ее примерно возраста. Та сразу представилась Татьяной Трапезниковой, студенткой третьего курса Иркутского технического университета, и весь полет тезки проболтали. У людей одного возраста всегда найдется тема для непринужденной, ни к чему не обязывающей беседы.
Хандагурова рассказала о старом Таллине, о жизни в Евросоюзе и, с гордостью нескрываемой, о том, что во время свадебного путешествия они проехали по всей Европе. Рим, Париж, Лондон звучали в ее устах, как заклинания…
Иркутская Татьяна зависти не скрывала. И вот когда до прилета в пункт назначения оставалось меньше трех часов, гражданка Евросоюза попросила:
— Таня, расскажи мне про свой город, пожалуйста.
Девушка не заставила себя уговаривать, разразилась длинным монологом.
— Иркутск типичный сибирский провинциальный город, самовольно присвоивший себе ничего не значащее звание столицы Восточной Сибири.
Иркутск заложен донскими казаками атамана Ивана Похабова в тысяча шестьсот не помню каком году на реке Иркут, притоке знаменитой Ангары. Скажите, ну какой город мог основать человек с подобной фамилией?
Здесь официально проживает чуть меньше шестисот тысяч русскоговорящих и не только местных жителей.
Неофициально: семьдесят пять тысяч азербайджанцев, пятнадцать тысяч армян, пятьсот тысяч китайцев, сто тысяч северокорейцев, пятьдесят тысяч вьетнамцев, сто американцев, семьдесят французов, двадцать немцев, два шведа, один итальянец, семьдесят тысяч бездомных собак и сто тысяч бездомных кошек.
Это не считая украинцев и белорусов, которые вместе с местными бурятами автоматически зачисляются в разряд сибиряков.
Знаменит зданиями драматического театра и железнодорожного вокзала постройки позапрошлого века, падениями большегрузных самолетов на детские дома (аэропорт в черте города), кровавыми криминальными разборками и количеством на душу населения зараженных СПИДом (не уступает Северной столице).
Недавно в городе со скандалом поставлен памятник контрреволюционному адмиралу Колчаку на реке Ангара, в месте впадения в нее горной речки Ушаковка. Именно здесь в декабре тысяча девятьсот двадцатого года адмирала вместе с его министром Пепеляевым расстреляли и спустили под лед Ангары.
Также недавно в городе воздвигнуты еще два памятника — драматургу Александру Вампилову у драматического театра, в котором его при жизни и не ставили, и на набережной Ангары — императору Александру III, подписавшему указ о строительстве Транссибирской железной дороги. Стоит он с саблей передом на Тихий океан, на восток, а задом — к моему дому.
С Александрами неразбериха. Если идти по улице Карла Маркса от набережной, император будет первым, хотя он — третий, а Вампилов — вторым по счету. Ерунда какая-то. А если продвигаться по той же улице наоборот, к набережной, тогда Вампилов станет первым, а император уже вторым. Но на постаменте-то римскими цифрами выбита золотая тройка! Вот так: «III». Черт те что… Одного Александра явно не хватает. Может быть, есть смысл поставить где-нибудь неподалеку памятник Пушкину? Для ясности. Или перенести с Тверского бульвара?
Вдобавок ко всему с имперской ограды какой-то негодяй постоянно скручивает двуглавых орлов чугунного литья. Их прикручивают снова, но — бесполезно, одного-двух всегда не хватает…
Город грязный, улицы не убираются, газеты лгут, результаты выборов подтасовываются, общественный транспорт ходит — хуже некуда, на дорогах — пробки, по ночам освещены лишь две улицы — Карла Маркса и Ленина. Остальные улицы тоже носят революционные имена, одних только Советских — семь.