Егор подъехал ближе. Оправившаяся от испуга, порозовевшая женщина, приветливо улыбаясь, протянула ему руку ладонью вниз. Егор, смутившись, легонько пожал ее, дивясь про себя, какая это маленькая, белая ручка, с тоненькими на ней голубыми жилками.
— Вы наш спаситель, — сказала командирша, — Благодарю вас за благородный, рыцарский поступок.
Еще более смутившись, Егор густо покраснел, ответил с запинкой:
— Не стоит... ваше высокобродие.
— Ну, зачем это титулование! Зовите меня просто Евгения Александровна или, еще проще, барыня. Как ваша фамилия?
— Ушаков, барыня.
— А скажите, Ушаков, не разнесут нас больше лошади?
— Никак нет, не разнесут, да и я с вами же поеду до станицы.
— Пожалуйста, очень прошу вас.
В тот же день командир полка вызвал Егора к себе на квартиру. День клонился к вечеру, жара спала, когда Егор подъехал к большому дому, где квартировал командир. В улице, напротив дома, ребятишки играли в бабки, поодаль на завалинке в холодке сидели старики, судачили. Привязав коня к забору, Егор через широкую ограду прошел на крыльцо, крытое тесом, где командир с женой сидели за дубовым столом, пили вечерний чай. Грузный, с усами мышиного цвета и такими же, стриженными под ежик волосами, полковник сидел без мундира, в нательной сорочке, с расстегнутым воротом. Бронзовое от загара лицо полковника лоснилось от пота, и он, тяжело пыхтя, поминутно вытирал его красным клетчатым платком. По сравнению с ним молодая, стройная, тонкая в талии командирша скорее походила на дочь, чем на жену пожилого командира.
Не доходя до командира на четыре шага, Егор встал во фронт, правую руку приложил к козырьку фуражки.
— Честь имею явиться, ваше высокобродие!
Маленькие, в сетке мелких морщинок, серые глаза полковника сощурились в приветливой улыбке.
— Здравствуй, Ушаков!
— Здравия желаю, ваше высокобродие!
Егор не удивился, что полковник назвал его по фамилии, знал, что у него цепкая память на лица, что он помнит по фамилиям чуть ли не всех казаков полка. Кроме того, в прошлом году на полковых маневрах Егор в течение месяца был у него в числе ординарцев.
— Так это, значит, ты подоспел на помощь Евгении Александровне?
— Так точно, я, ваше высокобродие!
— Опусти руку. Молодец, Ушаков! Хвалю!
— Рад стараться, ваше высокобродие.
Откинувшись всем корпусом назад, полковник дотянулся рукой до висевшего на гвоздике мундира, вытянул из внутреннего кармана новенькую, хрустящую в руке трехрублевку.
— Вот тебе, братец, на водку за геройский поступок.
— Покорно благодарю, ваше высокобродие!
— Бери, бери, братец, не стесняйся.
И тут в разговор вступила командирша.
Скажите, Ушаков, вы давно служите?
— Четвертый год, ваше высокобродие!
— Соскучился небось по дому, там семья, невеста ждет так ведь?
Так точно, очень даже соскучился, потому как мамаша дома, то же самое невеста, сынок у нас по четвертому году.
Егор спохватился, что сболтнул лишнее, чем очень рассмешил командира, но уже было поздно. Полковник откинулся на спинку стула, и грузное тело его так и колыхалось от хохота.
— Ха-ха-ха, а ты, брат, парень-то не промах... невесту-то, ха-ха, с сынком... оставил?..
В отличии от мужа, командирша не смеялась, а, выждав, когда хохот мужа пошел на убыль, обратилась к нему с просьбой:
— Миша, устрой ему отпуск! Он такой славный малый, ну что тебе стоит? Сделай это ради меня.
— В отпуск, говоришь? Хм... — Полковник вытер платком выступившие от хохота слезы. — Ну ладно, Ушаков, уж раз за тебя Евгения Александровна ходатайствует, быть по сему. Доложи командиру сотни, что я разрешил тебе месячный отпуск.
Сердце у Егора усиленно заколотилось от радости.
— Покорнейше благодарю, ваше высокобродие! Разрешите идти?
— Валяй! Обрадуй свою невесту, ха-ха-ха!
Забыв от радости поблагодарить командиршу, Егор лихо крутнулся «налево кругом», сбежал с крыльца и побежал по ограде, не слыша, как вдогонку ему раскатами гремел командирский хохот. Отвязав гнедого, он сначала разогнал его в галоп и лишь тогда, к удовольствию глазевших на него стариков, птицей взлетел в седло, гикнул, дал скакуну ходу.
По простоте душевной Егор думал, что он в тот же вечер отправится в путь к родной станице, но получилось не так. Пока писаря оформляли соответствующий документ, прошел весь следующий день, лишь сегодня смог он выехать из лагеря. Все это до мельчайших подробностей промелькнуло в памяти Егора, когда подъезжал он к Усть-Каменской станице, где намеревался переждать полуденную жару. А она уже началась, гнедой обливался потом, фыркал, головой, хвостом и ногами отбиваясь от одолевающих его слепней и крупных зеленоголовых паутов[35]. Егор хлестал по ним березовой веткой, отгонял их, спасая коня от укусов.