Выбрать главу

Уже подъезжая к судейскому столу, Егор увидел в толпе на пригорке хозяйскую сноху Мотрю, встретился с нею взглядом. Одетая в белую как снег льняную сорочку с рукавами, вышитыми черной и красной заполочью, и синюю рясную спидницу, Мотря стояла в толпе девчат. Сложив руки под грудью и лукаво сощурив карие глаза, она насмешливо смотрела на Егора, и чудилось ему, шепчет жалмерка:

— Гарный козак, гарный, тилько чего же ты до баб такий не смелый!

Но вот и судейская комиссия. За двумя в ряд поставленными столами разместились человек восемь офицеров. Посредине восседал сам командир полка — седоусый полковник Золотухин. Рядом с полковником его жена — моложавая, сероглазая блондинка в сиреневом платье и белой матерчатой шляпе-панаме. Она всего лишь неделю назад приехала к мужу в гости из Оренбурга, где у полковника был собственный дом. Справа и слева от полковника сидели: командир четвертой сотни есаул Шемелин, пятой сотни есаул Метелица и командиры других сотен.

Подъехав ближе, Егор спешился, держа Воронка под уздцы, встал во фронт и, глядя на полковника, отчеканил:

— Четвертой сотни рядовой Ушаков!

Полковник благосклонно посмотрел на Егора, улыбнулся в сивые усы:

— Молодец, Ушаков! Получай первый приз!

— Рад стараться, вашескобродие! — И, приняв из рук полковника приз — серебряный портсигар и фунтовую пачку турецкого табака, он вскочил на Воронка, отъехал в сторону.

ГЛАВА VIII

На дворе невыносимая жара. Казаки только что вернулись со стрельбища, и у походных кухонь выстроились очереди служивых с котелками в руках. Повара в колпаках и белых халатах, возвышаясь над толпой, ловко орудуют ковшами, надетыми на палки, разливают по котелкам щи. Поварам усердно помогают дежурные по кухне, кладут в котелки казаков порции мяса, выдают нарезанный ломтями черный хлеб. То и дело слышно:

— Следующий! Сколько вас?

— Пятеро.

— Сыпь на троих.

— Мне на двоих с Ванькой Исаковым.

— Прибавь, Митрич, щей-то хоть.

— Проваливай! Следующий.

У Егора в руках полуведерный медный котел — выпросил у хозяев. Получив на свою «артель» щи и пять порций хлеба, он уже пошагал к дому, когда услышал звонкий голос:

— Егорша!

Остановившись, Егор обернулся и в толпе казаков увидел своего посельщика Подкорытова.

— Подожди меня, дело есть к тебе.

— Ну давай живее, а то щи остынут.

— Сейчас.

С тремя котелками в руках и кусками хлеба под мышкой Под-корытов догнал Егора, шагая с ним рядом, сообщил:

— Письмо я получил из Антоновки, от сестры, замужем она там за Андреем Макаровым.

— Видал я ее в Антоновке, даже заходил к ним раза два. Ну и что?

— Пишет, что учитель у них, Бородин по фамилии, загуливает к твоей Насте… Да еще казак какой-то там, Травников, с фронту пришел… — И не докончил, заметив, как посуровел, изменился в лице Егор.

— Ну! — выдохнул он охрипшим голосом и, шагнув вперед, загородил посельщику дорогу. — Чего замолчал? Выкладывай, что пишет про Настю!

— Да так просто. — Подкорытов уже пожалел, что сболтнул лишнее, обидел посельщика. — Чего ты уставился на меня, как кривой на зеркало?

— Не виляй хвостом, говори, раз начал.

— Чудак ты, ей-богу. Ну, пишет, что видели Настю с учителем, только и делов. Она, может, по делу к нему приходила, а бабы, знаешь, из мухи слона сделают.

— Хитришь, гад. Ну и хитри, черт с тобой. Я и без тебя обо всем узнаю, напишу Архипу.

Егор повернулся к поселыцику спиной, зашагал к дому. Подкорытов посмотрел ему вслед, сожалеюще вздохнул:

— И черт меня копнул рассказать ему про Настю.

Когда Егор пришел к себе в клуню, его «артельщики» уже сидели в ожидании обеда вокруг перевернутого кверху дном ящика. Егор поставил на ящик котел со щами, тут же положил хлеб и, не сказав ни единого слова, вышел из клуни.

— Скурвилась, подлюга, — со злобой прошептал он, опускаясь на бревно, что лежало около клуни, — схлестнулась, стерва, с учителем.

Из клуни выглянул Молоков:

— Тебя долго ждать будем?

— Не хочу я, ешьте.

— Что значит не хочу, заболел, что ли?

— Отвяжись.

— Здрасьте вам! Ишо и осердился чегой-то! Ну, брат, у нас на сердитых воду возят.

Голова Молокова скрылась за дверью, а Егор, пришибленный горьким известием, продолжал сидеть на бревне, подперев щеку рукой.