Против дверей ресторана Спирька замедлил шаг, потянул носом запах жаркого, проговорил со вздохом:
— До чего же дух приятный… может, зайдем, товарищ комдив? Ведь с самого утра мытаримся, и маковой росинки не было в роте.
— Оно-то верно, — согласился Янков, — только ведь дорого тут, чем расплачиваться-то будем?
Спирька даже руками хлопнул себя по бедрам с досады.
— Товарищ комдив, да ежели мы и проедим одну-то золотушку из этих, какая же беда! Вон какую сумму собрали для казны, а себе и на ужин не заробили! Да где же это видано? Это прямо-таки стыд псаломщику сказать.
— Ну хватит тебе, зайдем поужинаем.
В ресторане они пробыли не менее двух часов, вышли оттуда в приподнятом настроении. Янков чувствовал себя легко, весело, захотелось быть на людях, поговорить, спеть что-нибудь. За разговорами и не заметили, что идут они не в ту сторону. Сообразили это лишь тогда, когда подошли к другой гостинице, «Селект», нижний этаж которой также был занят под ресторан. Сквозь кисейные занавески на громадных, из цельного стекла окнах Янков различил сидящих за столами людей, слышны были пьяные голоса их, песни и даже выстрелы.
— Что такое? — пробормотал удивленно Янков. — Что это за сборище?
— Да это же монархисты, товарищ комдив, — вспомнив что-то, сказал Спирька.
— Какие монархисты? Чего мелешь, дурак!
— Ей-богу, товарищ комдив. От ребят слышал, да и сам их видел, народ такие хваты, оторви да брось.
— Зайдем посмотрим, што это за шпана собралась тут.
Но дверь и в ресторан и в гостиницу оказалась закрытой изнутри. Это еще более подзадорило Янкова. Любопытство так и распирало его, а от выпитой водки он чувствовал в себе прилив такой энергии и отваги, что не побоялся бы никакой банды, хотя бы и в сотню человек.
— Как же попасть-то к ним, — сказал он, начиная злиться, и уже подумал о том, как бы сломать дверь.
— Я знаю тут ход, — предложил Спирька, — идем!
Они обошли дом, завернув за угол, с трудом перебрались через высоченный забор и очутились во дворе гостиницы. Затем по черному ходу вошли в полутемный коридор, заставленный какими-то ящиками и бочками, миновали громадную кухню и вошли в ярко освещенный зал. В нос Янкову шибануло спертым воздухом непроветренного помещения, где смешались воедино крепкие запахи вина, жаркого и табака, дым от которого сизой пеленой висел под потолком.
Собрались здесь, судя по одеянию и оружию, исключительно одни военные. Здесь были и молодые, и пожилые, и совсем старые люди, и все они пестрели разнообразием одежды: тут и казачьи гимнастерки, брюки с желтыми и красными лампасами, и кавказские черкески, и мундиры всевозможных родов войск. И вся разношерстная братия с головы до ног обвешена оружием: куда ни глянь, видны шашки, кинжалы, карабины, а на поясе чуть не у каждого револьверы и гранаты. Даже официанты в белых передниках поверх мундиров были при шашках и со шпорами на сапогах.
Многие из гулеванов перестали пить, поворачивая головы, разглядывали невесть откуда появившихся незнакомцев. Янков, не обращая на них внимания, увлекая за собою Спирьку, направился к самому дальнему столу, где в окружении собутыльников восседал седовласый, кудрявый и бритобородый старик с орлиным носом на худощавом лице и живыми черными глазами. Одет старик в алый, с газырями бешмет, на груди перекрещиваются ремни от шашки и маузера в деревянной кобуре, а на поясе у него кинжал в серебряной оправе.
— Кто такие? — спрогил старик, с любопытством оглядывая пришельцев.