— Шевелись живее! Ползешь, как мокрая вша по гашнику!
Пропустив Мишку в новый, под тесовой крышей амбар, хозяин кинул ему подседельник и шубенку, закрыл дверь на замок, ключ положил в карман.
Спирька сказал что-то по-монгольски скуластому, узкоглазому харчену и, уже сидя на коне, подозвал к себе хозяина:
— Этот останется здесь часовым, передай ему ключ. Да смотри у меня: если пленный сбежит или еще что такое, своей головой за него ответишь. Понял? То-то!
Глава XVII
К вечеру семеновцы снова вернулись в Черный Яр, потеряв день в напрасной подготовке к обороне. Подвели их разведчики, принявшие табун скота за колонны красной пехоты. Красных кавалеристов-разведчиков семеновцы приняли за передовые дозоры и, полагая, что главные силы их где-то на подходе, спешились, принялись рыть окопы, ложементы, устанавливать пулеметы.
Красные разведчики, было их два взвода, заняли небольшую сопку напротив, растянувшись цепью по гребню ее, продержались там около часа, изредка постреливая, и, очевидно выяснив все, что надо было, скрылись.
Только к вечеру белые командиры поняли, что тревога оказалась ложной. Был отдан приказ сниматься с позиций, и на закате солнца голодные, злые от неудачного выезда семеновцы прибыли в поселок.
— В гроб их, в печенки, в селезенки, с эдакой разведкой, — зло матюгался Спирька, появляясь в ограде старовера. Увидев возле поленницы дров хозяина, Спирька остановил коня, спросил:
— Живой пленник-то?
— Чего ему сделается, — ответил хозяин, — сидит в амбаре, можешь удостовериться.
— То-то. Прикажи старухе ужин нам приготовить. Да поживее там, ну! А коням овса мешка два нагреби, живо!
Хозяин воткнул в чурку топор, не торопясь пошел в дом, а Спирька, продолжая ругаться, набросился на своих подчиненных, на одного из них замахнулся нагайкой, но тот ловко увернулся, нырнув под шею коню.
Подобрел Спирька только за ужином, когда хозяйка, разложив по столу деревянные ложки, поставила на стол берестяной чуман с крупными ломтями черного хлеба и перед каждым «гостем» глиняную миску горячих жирных щей. Затем на столе появилась жареная баранина с картошкой и свежие огурцы. Но больше всего умилило Спирьку, когда хозяин, засветив семилинейную лампу, выставил для «гостей» полуведерный котел самогонки.
— Вот это я понимаю, порядок, — воскликнул донельзя обрадованный Спирька, — то-то я ишо давеча определил, что хозяин у нас душа человек, ей-богу? Я потому и курить-то не стал в избе и ребятам моим то же самое приказал, ить верно?
Ребята, три баргута и двое русских, согласно закивали головами в ответ: верно, верно.
Старовер наполнил самогонкой стаканы, налил себе, кивнул головой:
— Выпьем за ваше здоровье!
«Гости» того и ждали:
— Выпьем!
— Дай боже и завтра то же!
— С праздником!
Выпили, принялись за щи. Хозяин налил по второму стакану, а Спирьке нагрузил здоровенную эмалированную кружку, в которую входило по меньшей мере стакана два, а когда стал разливать остатки, то всем досталось по половине стакана, а Спирьке опять полнехонькая кружка. От такого внимания рябое лицо «восподина урядника» сияло блаженной улыбкой.
— Дружище, — заливался Спирька счастливым смехом. — Коня хочешь, коня? Пожертвую тебе вороного, видел воронка у меня? Бери, для тебя не жалко, ей-богу, не жалко.
Хмель кружил Спирьке голову, но он все еще держался и даже пытался петь, обнимая сидящего рядом верзилу в зеленой гимнастерке.
Хозяин еще сходил в подвал, принес оттуда второй котел самогона, при этом не забыл он и часового, что охранял Мишку, — нацедил ему полную манерку. Гулянка в доме разгорелась в полную силу: о чем-то оживленно лопотали по-своему баргуты, а Спирька, и двое русских орали во всю мочь:
Второй котел осилили наполовину: борол сон гулеванов, не спавших вчерашнюю ночь. Первым свалился верзила в зеленой гимнастерке, остальные разбрелись, кто в ограду, кто в сени, кто тут же расположился на полу. Спирьку хозяин отвел в кладовку, уложил его там на постель, укрыл тулупом, а дверь закрыл на пробой.
Убедившись, что все его «гости» спят, хозяин взял висевший на стене запасной ключ, вышел в ограду, осторожно ступая, подошел к амбару. Зажав между колен винтовку, часовой спал, насвистывая носом, у ног его валялся пустой котелок, в котором хозяин приносил ему самогон.
Тихонько поднялся хозяин на крыльцо, открыв дверь, шепнул в темноту: