— Спишь?
— Нет, — так же тихо ответил пленник.
— Выходи.
Светало, утреннюю тишину будоражил петушиный хор, узенькая, светло-розовая заря на востоке ширилась, наливалась багрянцем. Во дворе, привязанные к колодам с недоеденным овсом, дремали расседланные кони, напротив, возле забора, рядком лежали седла.
Хозяин остановился, заговорил частым, жарким полушепотом, показывая рукой на коней:
— Выбирай любого, седлай скорее, а я тебе сейчас винтовку принесу, шинелю с погонами, за своего примут, проскочишь.
И, не слушая, что начал говорить ему пленник, хозяин рысцой побежал к дому, а красногвардеец принялся седлать высокого вороного коня. Он уже подтягивал последнюю подпругу, когда за околицей, с восточной стороны, хлопнул выстрел, второй, третий. Мишка вздрогнул, насторожился. В воротах с шинелью, винтовкой и шашкой в руках показался хозяин.
— Скорее, паря, скорее, — зачастил он, подбегая к Мишке, — надевай шинель-то!
— Поздно, хозяин, смотри, что делается.
Повсюду слышался все нарастающий шум: хлопанье дверей, людские голоса, слова команды, топот ног, по улице бешеным наметом промчался верховой. Стрельба за околицей усилилась, а оттуда, с восточной стороны, волной докатилось громовое «ура-а», размеренно захлопали залпы, злобным лаем залились пулеметы.
— Хоронись в баню, вон! — Хозяин сунул в руки Мишке винтовку с патронами и шашку. — Скорее, пока не увидели, коня-то я спрячу.
Опираясь на винтовку, Мишка скачками побежал к бане, а хозяин, закинув шинель на седло, завел вороного в сарай, наглухо закрыл за ним ворота и поспешил в дом.
«Гости» безмятежно спали, наполняя избу разноголосым храпом. Старик с трудом добудился верзилу, принялся расталкивать остальных.
— Что случилось? — потягиваясь, спросил верзила, он сел на скамью, и вдруг лицо его испуганно вытянулось.
— Стреляют! Где Былков-то?
— Убежал будить других, приказал всем…
— Тревога! Поднимайтесь! — заорал верзила и загрохотал сапогами к порогу, где кучей стояли в углу винтовки. Тут проснулись и остальные; сообразив, в чем дело, заметались по избе, сталкиваясь и мешая один другому. О Спирьке больше никто и не вспомнил, каждый думал о себе. Наконец все они повыскакивали из избы, в момент разобрали, оседлали коней и прямо из ограды наметом туда — к своим.
Часовой, проснувшись, первым делом открыл амбар, заскочив туда, невесть зачем выстрелил три раза и лишь тогда побежал к коню. Из ограды он убегал последним, яростно нахлестывая плетью сивого коня.
К восходу солнца, когда красные обошли семеновцев слева и открыли по ним фланговый огонь, у белых началось отступление. В окно горницы хозяин наблюдал из-за колоды, как по улицам села и за околицей во весь опор мчались семеновские конники, видел, как валились с седел убитые и кони без всадников бежали следом за отступающими. В одном из беглецов старик узнал даже своего постояльца, длинноногого верзилу; под ним, очевидно, убили коня, и он бежал пешком, ухватившись за хвост чужой лошади. Это было уже не отступление, а паническое бегство. Стрельба затихла, с ближней елани вдогонь отступающим, сверкая шашками, катилась лавина красных кавалеристов.
Красные не задержались в селе, погнали семеновцев дальше, в сторону железной дороги. И долго еще оттуда, но все реже и глуше доносились отзвуки ружейных залпов, пулеметной стрельбы.
А в это время Спирька Былков все еще крепко спал, не подозревая, что кончилось его золотое времечко и настала пора отвечать за все свои «подвиги».
Жизнь в доме входила в обычную колею; припозднившись по случаю боя, хозяйка торопливо затопила печь, побежала доить коров, отправлять их на пастбище. Хозяин сам принялся кипятить самовар.
Перепоясанный патронташами, при шашке, в доме появился Мишка. Опираясь на винтовку, он проковылял к столу, сел на скамью. Порозовевшее лицо Мишки сияло.
— Ну, хозяин, — заговорил он, прислонив винтовку к стене, — уж как и благодарить тебя, слов не нахожу. По гроб жизни не забуду, как ты меня спас от смерти.
— Э-э, чего там, не стоит. — Хозяин отбросил под лавку ичиг, которым раздувал самовар, повернулся к Мишке — У меня, братец мой, у самого сыновья-то у Лазо служат, в Красной гвардии.
— Во-от ка-ак.
— Двое, не слыхал там, Елгиных, Ефима и Александра?
— Слыхать-то слыхал, есть у нас Елгин во второй сотне. Теперь в полк попаду, разыщу его, расскажу, какой у него батька-то молодец.
За чаем старик Елгин рассказал Мишке о том, что старший сын его, Ефим, вернулся с фронта большевиком. Когда началась война с белыми, он во главе целого взвода красногвардейцев своего села ушел на фронт по призыву Сергея Лазо. Вместе с Ефимом ушел и второй сын, восемнадцатилетний Александр.