— Да так себе, — уклончиво ответил Егор, — жил я здесь до службы четыре года, вот и вспомнил.
— A-а, от полка-то чего отстал?
— Чудак человек, в полку нашем почти все четвертого отдела казаки, а я третьего, мимо своей станицы проеду сегодня.
— Домой поедешь, как уволишься?
— Не знаю.
Егора одолевали грустные думы, а Тихон, ничего не замечая, продолжал разговаривать:
— Мне-то бы можно уйти с нашими аргунцами, четвертого отдела я, Донинской станицы, из-за Фрола Омельяныча остался. Он ведь такой, только для военного дела способный, а для жизни никудышный, без меня с голоду пропадет. Вот и пришлось мне остаться, вместе уж будем и горе мыкать.
Тихим августовским утром начали прибывать на станцию Урульга эшелоны Даурского фронта. Только что взошло солнце, но поселок уже давно проснулся, густо дымит трубами, пением петухов встречает наступающий день. Бабы доят коров, а старики и подростки запрягают лошадей в телеги, мажут дегтем колеса, готовятся к выезду в поле. Страда еще далеко не закончена, потому что оскудело село работниками, трудиться в поле приходится больше всего бабам, девкам да старикам с ребятишками.
Оживление царит и в лагере военных: красногвардейцы повысыпали из вагонов и палаток, сидят вокруг пылающих костров, готовят себе пищу, кавалеристы занимаются уборкой, водопоем лошадей. Даурцы сразу же по прибытии начали разгрузку поездов: приладив к вагонам трапы, казаки выкатывают оттуда обозные фургоны, выводят лошадей, устраивают для них коновязи, а для себя палатки.
После завтрака Егор отправился в село, надеясь побывать на конференции, послушать, что там будет. К его приходу на площади около школы собрались красногвардейцы, рабочие, казаки, венгры, китайцы и буряты, группами сидели и лежали, разговаривали, курили.
В одном месте Егора окликнули, он оглянулся и в подходившем к нему чернобровом казаке узнал Ивана Рудакова из Антоновки.
— Иван Филиппыч! — воскликнул Егор, обрадовавшись неожиданной встрече. — Вот не чаял увидеть, откуда ты взялся?
— Оттуда же, откуда и ты, — Иван, улыбаясь, крепко пожал руку Егора, пояснил: — На одном фронте-то воевали, на Даурском.
— Вот как! В каком же полку-то был?
— У меня, брат, свой отряд был, пехотой командовал: наши антоновские, заиграевские, сосновские, человек триста набралось.
— Где же вы расположились-то?
— Во-о-он, — Рудаков показал рукой в сторону полотняного городка, — сразу за огородами наши палатки.
— Надо сходить к вам вечерком, поди, и наши там есть?
— Есть вашей станицы.
— Схожу. Но ты вот что скажи, Иван Филиппыч, армию-то нашу всю, видать, распустить хотят, а мы-то куда теперь? Твои-то красногвардейцы как думают?
— Всяко думают: одни собираются на прииски податься, другие на Амур, третьи в тайгу — прожить там до весны, а немало таких, что и по домам разойтись хотят, надеются, что белые не всех казнить будут.
— А что, ежели и нам с тобой припариться к тем, какие в тайгу собираются?
— В тайгу, говоришь? Нет, милок, нам с тобой туда дорога заказана.
— Это через чего же? — удивился Егор. — Что мы, хуже других? А тайга-то у вас вон она какая, заберемся куда-нибудь в Глубокую, а либо в Гришкин хутор, и попробуй найти нас там. Харчи будем доставать через Ермоху да коз промышлять, винтовки у нас вон какие. Лучше этого и не придумать. — Про себя же Егор подумал: «И к Насте ближе будет, — гляди, и понаведаюсь к ней как-нибудь ночью». Но Рудаков погасил в нем эту надежду, огорошил вопросом:
— А Шакал? Ты думаешь, он не узнал бы про нас?
— Неужто искать стал бы?
— Ты, Егор, чисто дите малое, сколько лет прожил у него и путем не знаешь, что это за тип. Не зря говорят, что у него лисий хвост, а волчий рот, да еще и нюх-то собачий, особенно на нас, на большевиков. Так что от него никакая тайга нас не спасет. Нет, Егор, для нас с тобой самое лучшее куда-нибудь на Амур либо на Витим, но как можно дальше от дому.
И тут Егор снова вспомнил пророческие слова Ермохи, — как сорочьи яйца едал, старый хрен.
— Чего такое?
— Про Ермоху я… — начал было Егор и не закончил, внимание его привлекла группа делегатов, подходивших в это время к школе. Шло их человек десять, и среди них Лазо, Балябин, Богомягков и чернобородый военный, лицо которого показалось Егору знакомым. Он напряг память, но, так и не вспомнив, спросил Рудакова:
— Это кто же такой? Во-он с черной бородой-то, рядом с Лазо.
— A-а, это комиссар Прибайкальского фронта Чугуевский.
— Андрей! — обрадованно воскликнул Егор и уже вскочил, намереваясь бежать к Чугуевскому, но Рудаков схватил его за руку: