Частенько бывавшему в Чите Савве Саввичу приходилось иметь дело с военными, с крупными чиновниками, встречаться с большими начальниками, он гордился этим и теперь охотно пояснял старикам.
— Вот энтот, — Савва Саввич показал на сидящего в президиуме господина в сером костюме, — с карандашиком-то в руке, это Сергей Афанасьевич Таскин, депутат думы, башковитый человек. Я его очень даже хорошо знаю, из казаков он, Монкечурской станицы. Умница. Побольше бы таких, не то бы и было!
— Слыхал про Таскина, слыхал. А эти вот, Савва Саввич, генералы-то, кто они такие?
— Вон тот, что рядом с Таскиным сидит, Шильников, боевой генерал. А слева от него — Зимин. Шибко его хвалят, так што, ежели бы его в наказные избрать, промашки не было бы.
— А вон тот, голенастый, в очках-то?
— Завадский его фамилия, из нонешних управителей, и тоже приплелся сюда за каким-то лешим.
Докладывал съезду генерал Зимин, среднего роста, плотно сбитый и крепкий еще старик с моложавым энергичным лицом, дымчато-серой, богатой шевелюрой и такими же усами.
— Господа делегаты, посланцы казачьих станиц славного забайкальского войска, — рокотал он звучным, густым баритоном, — в годину тяжких испытаний и больших политических событий, которые переживает наша многострадальная родина, мы собрались здесь, чтобы решить: быть или не быть нашему славному, героическому забайкальскому казачеству. Господа! Как вам известно, весной этого года подлое сборище изменников и предателей вынесло решение об упразднении в области казачьего сословия. Это решение не было и не могло быть законным, ибо съезд-то не был казачьим, это был съезд изменников, самозванцев и всякой шантрапы, которая и понятия не имеет о таких вещах, как любовь к родине и долг перед отечеством.
— Правильна-а-а…
— Верна-а-а… — гудел в ответ зал.
— Господа, вы все отлично знаете, — продолжал воодушевленный поддержкой генерал, — что настоящий казак — это верный слуга и защитник отечества, врожденный воин. Он дорожит и гордится своим званием с самого раннего детства. Еще младенец, он уже тянется ручонками к отцовской шашке и нагайке, а чуть вырастет из пеленок— гордый сыном родитель уже садит его на своего казачьего коня, и сын не роняет чести отца: впивается как клещ в гриву коня, хохочет, понукает его ножонками. Днем казачонок играет с товарищами в войну, а вечером, пристроившись на завалинке, слушает, замирая, рассказы дедов о службе, о походах, о подвигах и в мечтах своих не может дождаться того счастливого часа, когда вскочит он на боевого коня и под священными казачьими знаменами соколом помчится в бой за любимое отечество…
Обладал генерал Зимин красноречием, уж так-то он пронял стариков, что они разомлели от приятных речей, расчувствовались, а Савва Саввич даже прослезился от избытка волновавших его чувств. Вытирая слезы ситцевым платком, шептал умиленно:
— Вот это генера-а-ал! Душа человек. Пошли тебе господи добра и здоровья.
— Верно, все верно, — вторил ему дед Морозов, — уж так-то все хорошо да правильно все обсказал, адали[16] медом напоил…
Свою почти часовую речь генерал закончил призывом голосовать за восстановление забайкальского казачества, за верность его присяге и долгу казачьему.
Волной приветственных возгласов, криками «ура» и аплодисментами захлестнуло последние слова генерала. Довольно улыбаясь, он сошел с трибуны.
После небольшого перерыва начались прения по докладу Зимина. Вслед за выступлением депутата Четвертой думы Таскина, так же горячо поддержанного стариками, слова попросил представитель фронтовых казаков урядник Веслополов. На съезд он прибыл прямо с фронта, загорелый, обожженный южным солнцем, в грязно-песочного цвета гимнастерке, перекрещенной на груди ремнями от шашки и патронташей.
— От имени казаков Кавказского фронта, — начал фронтовик глуховатым баском, полуобернувшись к президиуму, — я заявляю, что мы не согласны с тем, о чем разорялся тут генерал Зимин…
Что говорил оратор дальше, уже не было слышно из-за поднявшегося в зале шума, топота, рева многих голосов. Старики словно обезумели, топали ногами, орали, стараясь перекричать друг друга:
— Большеви-и-ик!
— Изменни-и-ик!.. твою ма-ать…
— Гоните его в шею!
— Га-а-а-а…
Фронтовик тоже что-то кричал, жестикулируя руками и багровея от напряжения, стучал кулаком по трибуне.