В пассажирских вагонах делегаты разместились по-довоенному просторно: по одному человеку на спальное место. Забайкальцы чуть не все поместились в шестом вагоне. Пробил третий звонок, загудел паровоз, и поезд плавно тронулся, медленно набирая скорость. Мимо окон вагона поплыли слабо освещенные темные силуэты станционных построек, купы тополей, каштанов, желтые в сумрачной мгле фонари, чугунные арки моста через Днепр.
Казаки, собираясь кучками, дымят махоркой — ее сегодня выдали по две осьмушки на человека. И снова среди них нудные, как осенний дождь, разговоры все об одном и том же: скоро ли конец войне, скоро ли по домам и так далее. Оживление внес Игнат Козырь: во время короткой стоянки на каком-то полустанке он выскочил на перрон и там услыхал от рабочих о событиях в Петрограде. Вместе с Козырем там были казаки и из других вагонов, поэтому новость эта в момент облетела весь эшелон.
В шестом вагоне казаки до отказа заполнили купе, где находился Козырь, плотной массой забили коридор, заняли все ближние, средние и верхние полки. Красный от возбуждения Козырь рассказывал:
— Ночесь все и произошло. Рабочие, с какими мы разговаривали, и газетку нам показывали, где об этом пропечатано. Советская власть объявлена. Да-а, братцы, теперь-то уж всамделишная революция. Рассказывали они, как и министров арестовывали, сначала-то они не сдавались, заперлись в царском дворце и охрану вокруг с пулеметами выставили, все офицерья с юнкерами. Битвы с ними было немало, потом уж с какой-то судны ка-ак ахнут, прямо по дворцу и — в атаку. Ну конечно, каких-нибудь час-полтора, и готово дело. Раскидали всю охрану, многих побили и министров прямо тепленьких взяли голыми руками.
— Дела-а!
— Теперь куда же их, на распыл?
— Судить будут.
— В одном сплоховали, — продолжал Козырь, — самого-то главного, Керенского, проворонили, сбежал, подлюга. Видит, дела-то плохи, он и сообразил, холера его забери, — в бабскую одежу нарядился и сиганул из дворца.
— В мамзелю нарядился министр!
— Ха-ха-ха.
— Вот это прокурат, небось и шляпу с пером нацепил, и зонтик, как полагается?
— Жалко, Чегодаева нашего не было там, уж он бы не пропустил никакую мамзелю. Он на них дока.
— Так, значит, и смылся?
— Как в воду канул. Ему што, только бы из дворца-то выбраться, а там в автомобилю — и поминай как звали.
Сообщение Козыря подтвердилось на первой же остановке.
Железнодорожники станции Хмара отказались пропустить поезд дальше, машинист и вся поездная бригада исчезли как дым в утренней синеве. Остановка длилась около двух часов.
Пока руководители съезда улаживали создавшийся конфликт при содействии начальника местного гарнизона, добивались пропуска, казаки из всех вагонов хлынули к вокзалу, в момент заполнили просторный зал ожидания и буфет. Большая толпа их собралась на перроне, где молодой рабочий, взмостившийся на пустой ящик около фонаря, читал им большевистскую «Правду». Несколько экземпляров «Правды» и «Нашего знамени» гуляло по рукам казаков. Одну из газет удалось заполучить Козырю, и он впервые увидел в ней портрет лобастого человека в штатском костюме и при галстуке. Досадуя на свою неграмотность, Козырь поискал глазами кого-либо из знакомых грамотеев и, увидев в толпе Егора, поспешил к нему.
— Егорша, ты ведь, кажись, маракуешь по-печатному-то? Прочитай-ка, кто это на патрете-то?
— Да это же Ленин.
— Ле-е-нин! — Козырь слыхал о Ленине, вот и сегодня о нем вспоминали часто, но видеть главного руководителя большевиков Игнату еще не доводилось, и он, тормоша Егора за рукав, говорил, заглядывая посельщику в глаза: — Вот он какой, оказывается, а? Ведь вон каких делов натворил, а по виду-то самый обыкновенный человек, по одеже-то навроде как купеческого звания. Никаких отличиев, смотри… — Козырь уже поднял левую руку, намереваясь показать Егору портрет поближе, да так и ахнул от изумления: газеты в руке не оказалось. — Это что же такое! Матери твоей сто чертей! — Плюнув с досады, Козырь окинул взглядом близстоящих казаков. — Только что держал в руках и даже не заметил, как он ее спроворил! Штоб ему, собаке, подавиться этой газетиной! Ох, узнать бы, кто это обработал, уж я бы ему показал кузькину мать.