Егор подошел к большому костру, вокруг которого сидели, разговаривали, кипятили в котелках чай человек пятнадцать казаков; поздоровавшись, спросил:
— Какой сотни?
— Третьей, — полуобернувшись, ответил бородатый казак.
— Мне бы Ушакова повидать…
Казак, в полушубке и серой папахе, только что подцепил концом шашки котелок, потянул его из костра; при последних словах Егора дрогнул, расплескивая кипяток, сунул его на землю и, бросив шашку, выпрямился.
— Егор! — воскликнул он, шагнув навстречу брату.
— Миша!
Братья обнялись, трижды поцеловались. Егор отступил на шаг и, держа Михаила за плечи, осмотрел его с головы до ног. Перед ним стоял широкоплечий, черноусый казачина, чуть пониже его ростом.
— Какой ты, брат, вымахал за три-то года! — радостно волнуясь, проговорил Егор. — Попадись на улице, и не узнал бы, пожалуй.
— Так вить уж старый казак, четыре года отломал, подобру-то увольняться пора бы.
— Что ж поделаешь. Я Boт семь лет с коня не слажу, а конца-то все еще не видно. Письма-то хоть получаешь от мамы?
— Давно не было, не знаю, как она там, жива ли.
— Я тоже ишо летом, когда из-под Касторны отступали, получил от нее письмо, да вот и до теперь нету.
Когда порыв первой радости прошел, Михаил обернулся к казакам:
— Ребята, гость у меня дорогой, родной брат припожаловал.
Казаки, оборвав разговор, оборачивались на братьев, один из них предложил:
— Спрыснуть бы не мешало встречу-то.
— Всамделе, Ушаков, — поддержал другой, — какого же ты черта, давай загоним эти хреновины-то да и выпьем на радостях.
— Верно, садись, Егор, мы тут мигом.
Усадив брата на свое место у костра, Михаил ушел куда-то с двумя казаками, вернулся один, подсел к Егору.
— Сейчас ребята приволокут молочка от бешеной коровки. — Михаил, улыбаясь в усы, перемигнулся с казаками, пояснил Егору: — Осенесь австрийского офицера раздели мы убитого, аппарат был при нем фотографический, взяли, да ишо какую-то штуковину, на часы вроде похожа. Вертели мы ее, вертели и так и эдак, ни черта не поняли и забросили ко мне в седельные сумы. А здесь показали жиду одному, и он нам две четверти самогону давал за обе эти штуки. Мы заартачились чего-то, три просили — не дает, на том и разошлись. А сейчас решили за-ради такой встречи отдать за две, черт с ними. Вот ребята и потопали к жиду, скоро должны появиться.
И действительно, посланцы вскоре вернулись, принесли с собой цинковое ведро, чуть не доверху наполненное самогоном. Один из них, черпая из ведра кружкой, стал разливать самогон в чашки и консервные банки, которые поочередно подставляли казаки. Откуда-то появилась большая буханка хлеба, Михаил изрубил ее шашкой на полене и, собрав куски в конскую торбу, поставил к костру посредине круга:
— Вот и закусить есть чем, начнем!
Все подняли кружки.
— С гостем тебя, Ушаков!
— Спасибо.
— Доброго здоровьица всем!
— Дай бог не по последней!
Егор, принимая от Михаила кружку с самогоном, предложил:
— За скорую встречу с домашними!
— Давай бог!
— Поскорее бы…
Закусывая хлебом, Егор размышлял, как бы начать задуманный разговор, и не мог решиться, смущало то, что казаки еще были незнакомы, особенно не нравился ему горбоносый, звероватого вида урядник.
А самогон уже развязал языки казакам. Разговорившись, вспоминали родные станицы, рыбную ловлю на Аргуни, охоту на тарбаганов[20], а один казак рассказал, как он с отцом ловил капканами волков, травил их стрихнином.
Самогон в ведре убывал, и, когда допили остатки, Михаил предложил перейти в вагон, все охотно согласились и, захватив с собой котелки с кипятком, покинули догорающий костер.
В вагоне жарко. Казаки поснимали с себя полушубки, расположились кто где: одни улеглись на нары — головой на средину вагона, другие расселись вокруг печки на груде угля, на досках и поленьях; Егор, сидя около стены на перевернутом кверху дном ведре, рассказывал Михаилу о казачьем съезде.
— Я уже слыхал про этот съезд, — не дав и договорить Егору, заметил Михаил, — большевики, говорят, подстроили там раскол, им ить до всего дело есть. Я-то, сказать по правде, ни черта не разбираюсь в этих партиях всяких. Ты-то хоть чего-нибудь маракуешь?
— Я за большевиков, за советскую власть.
— И думаешь, нам лучше будет при этой власти?