— Не отставай!
И казаки с такой же резвостью, с какой бежали к складу, рванулись обратно. Площадка около склада опустела. Казаки большей частью сами разбежались по вагонам, других увели, лежачих унесли на носилках.
Комитетчики уходили последними, а в складе уже стучали молотки, тяжко ухали кувалды. Рабочие, выставив наружную охрану, принялись исправлять повреждения: заклепывали изрешеченную пулями цистерну, ведрами черпали разлитый по каменному полу спирт, сливали его в железные бочки.
Старый шахтер проводил офицеров до станции, откуда уже тронулся в путь первый эшелон забайкальцев. Из теплушек, перекрывая шум и грохот поезда, доносились пьяные выкрики и песни. То же самое творилось и в других эшелонах, которые готовились к отправке:
А рядом, в другом вагоне, высокий тенор заводил:
Запевала на высокой ноте обрывает песню, и сразу же хор спевшихся голосов подхватывает:
А чуть подальше веселье выплеснулось на заснеженную площадку. В раскрытые двери теплушек казаки, вытягивая шеи, любуются, как там, в окружении хохочущих сослуживцев, пьяный бурят-казак третьей сотни Санжеев потешает однополчан пляской. Топчется Санжеев, словно глину месит кривыми ногами (а кривы они потому, что вырос Санжеев в седле, с детства работая пастухом), и, смешно коверкая слова, припевает по-русски:
Хохот, одобрительные выкрики:
— Молодец, Цырен!
— Носочки почисти.
— Вприсядку урежь.
— Вот та-ак!
— Ха-ха-ха…
Краем глаза Фрол видел, что и у старого шахтера усы подрагивали от смеха, а от уголков глаз по лицу расходятся мелкие морщинки. У Фрола на сердце кошки скребут, стыдно за своих казаков. А шахтер, словно угадав мысли Фрола, заговорил примирительным тоном:
— Веселый народ. Оно и понятно, домой едут.
— Набедокурили… — начал было Фрол, но шахтер перебил его, не дав договорить:
— Не стоит об этом. По правде-то сказать, не ваши казаки зачинщиками были этой катавасии.
— Вот и я то же самое слышал, — с живостью отозвался Киргизов, — казаки говорили мне, что они уже на готовенькое прибежали.
— Совершенно верно. В городе появились анархисты, они что-то затевают, а для этой цели и учинили налет на спирто-водочный склад, чтобы втянуть в пьянку воинские части. Хорошо, что вовремя обнаружили…
Паровозный гудок не дал шахтеру договорить. Заверещал свисток кондуктора, от головного вагона послышалась команда: «По вагона-ам!»
Торопливо попрощавшись со старым шахтером, офицеры кинулись бегом к своему поезду, в вагоны прыгнули уже на ходу.
Глава XIV
Теплый февральский день только наступал, когда эшелоны аргунцев прибыли в Гомель. Все железнодорожные пути станции Гомель были густо забиты воинскими составами. На перроне, в станционных залах и на улице города шумно, многолюдно. Все спешат, рыскают по городу, в поисках съестного. Казаки, набегавшись по городу, или режутся в карты, или часами сидят возле костров, что пылают по ночам вдоль воинских поездов, ведут бесконечные разговоры.
— Долго ишо будем торчать здесь?
— А чума его знает.
— Сено кончилось.
— Говорят, солому привезут к вечеру.
— Хо, тащи назад такой фураж!
— На коней смотреть жалко.
— Говорят, вся дивизия наша здесь, окромя Первого Читинского.
— Я сам видел казаков из Первого и Второго Верхнеудинских полков, нашей станицы ребята есть.
— Застопорили всю дивизию.
— Через чего же это?
— Не разбери-поймешь, одни говорят, что на фронт завернуть нас хотят, другие — что мосты впереди разрушены, а третьи — что разоружать нас будут, вот и разберись тут попробуй.
— Ну-у уж разоружать-то дудки, Марья Ивановна! В Белой-то шибко разоружили?
— Чего же комитетчики-то наши думают, не добиваются пропуску?
— А как тут насчет винных складов?
— Ишь чего захотел!
— Нет, брат, отошла коту маслена.
Оживились казаки, лишь когда услышали, что фуражиры раздобыли где-то прессованную овсяную солому и на десяти пароконных фургонах доставили ее к поезду. Все кинулись помогать фуражирам разгружать солому, разносить ее по вагонам, где голодные кони их грызли деревянные перегородки и кормушки.