— И чего тебе приспичило с этими полозьями? Зачинать надо сеять, а ты людей отрываешь.
— Рано ишо.
— Как рано? Земля протаяла, лопата не достает мерзлоту.
— Мало ли што! Рысковое дело: земля пока в соку, посеешь — взойдет скоро, а оно, тепло, стоит-стоит, да и хватит заморозок — вот и гибель! Пересеивать, а чем? Не-ет, брат, знаем мы такие примеры. Поспешишь — людей насмешишь.
— Ладно, сгодим еще денька три, а в понедельник поедем.
— Э-э, нет, и не думай даже.
— Ишо рано?
— День не зачинный — понедельник!
— Ну тогда во вторник!
— Тоже нельзя, благовещенье, нынче было во вторник, значит, тоже день не зачинный. Ты забыл, как у Саввы Саввича делали?
— Так то у Саввы Саввича, а у нас хозяйство-то не кулацкое, а советское. И нечего нам верить всяким поверьям поповским.
— Не верь, кто тебя просит! — осерчал Ермоха и, как всегда в таких случаях, полез в пазуху за кисетом. — А людям не мешай, мы люди крещеные.
— Значит, в день зачина в бане будете париться утром, молиться при зажженных свечах?
— А ты думал как? Все будет как у добрых людей.
Егор только рукой махнул, отошел в сторону, не желая обидеть старика, которого любил и почитал, как родного отца.
Однако поехать с коммуной на пашню, хозяином походить за плугом, полюбоваться на сына, как он будет править парой пристяжных, на этот раз не пришлось Егору: за два дня до начала сева его и всех партизан Верхних Ключей по тревоге вызвали в ревком.
Было раннее утро, село только что просыпалось, черные дымки вставали кое-где над крышами домов. На востоке ширилась алая полоса зари, и, словно приветствуя ее, горланили петухи.
Егор пришел одним из первых. В ревкоме горела лампа, Воронов с озабоченным видом просматривал какие-то бумаги.
— Чего звал? — поздоровавшись с ним, спросил Егор.
— Беда, брат! Нарочный из станицы, из волревкома то есть, с приказом всем партизанам и другим, какие надежные, к двенадцати дня явиться в Заозерную при полной боевой.
— Вот тебе раз! Война, што ли?
— Что-то вроде этого. Котов, председатель волревкома, пишет, что недобитый барон Унгерн в Монголии зашевелился. Целую армию сорганизовал, стервуга, вот его усмирять пойдете. К обеду вы должны быть в Заозерной, там эскадрон набирается бойцов наших. Командиром тебя назначили.
— Хуже-то не нашлось?
— Но-но, не прибедняйся! Командовал эскадроном, тебе и карты в руки.
Люди подходили по одному, по двое. Кучей заявились коммунары. Сообщение Bopoновa — как удар обухом по голове. Гулом голосов наполнилась комната:
— А как же с посевом быть?
— Вить нынешний день год кормит.
— С кем война-то?
— С бароном, сказано тебе!
— Мало его, проклятого, боронили под Богдатью-то!
— Игнат Фомич, а ить мы-то с Епихой и не партизаны вовсе. Вон и Маркел тоже вроде нас — и не касаемо.
— Все одно свой брат — бедняки, активисты. Вот вам и доверие оказали, винтовки выдадут.
— Насчет посеву спросить хочу. В коммуне, там, конечно, сев не остановится, людей хватит. А нам как быть?
— Поможем. Спаривать будем хозяйства по два, чтобы один воевал, а другой ему и себе хлеб сеял.
Зачитав приказ, Воронов пояснил:
— Двадцать четыре человека от нас едут, командиром назначен Егор Ушаков. В коммуне за него остается Петро Подкорытов. На сборы один час, собираться у школы, понятно?
В ответ недружные, вразнобой голоса:
— Понятно.
— Чего не понять-то, опять то же самое.
— Снова да ладом.
Егор, попрощавшись с Подкорытовым, на его вопрос, какие будут наказы, только плечами пожал:
— Какие тебе наказы? Сам не маленький, действуй. Скорo торгаши наши вернуться должны, хлеб, какой они там наменяют за известку, раздай на еду коммунарам. Комиссию назначь для раздачи.
— Сделаем, было бы чего делить.
— Народу у тебя хватит. Ермоха помогать будет. Ячменя посей с полдесятины раннего, чтобы к сенокосу поспел.
День только разгорался, а солнце уже припекало по-весеннему крепко. В улицах сегодня оживление, как в большой праздник. Весть о новом походе уже облетела село, а проводы казаков для сельчан — всегда большое событие: потому и многолюдно на площади у школы, где в одну толпу сбились казаки, бабы, оседланные кони. В разноголосый гомон вплетается веселая трель гармошки, топот каблуков, смех, женский плач, напутствия стариков:
— Коня, коня береги пуще глазу!
— Ослабь переднюю-то…
— Сам недоешь, коня накорми!
— Эка толчея какая, будто и в самом деле война началась, проводы, — сердито проворчал Егор, появившись на площади. Раздвигая конем толпу, крикнул: — Кончай, товарищи, хватит! Чего вы это взбулгачились? Вызывают нас на какие-то дни, а вы уж будто на войну проводы учинили. — И, приподымаясь на стременах, повысил голос: — По коням! В две шеренги стройся, живо!