на дядек водяных да дев русалок,
в трюмы несчастных затолкали,
и спустили по Москве-реке и далее.
А куда? Да больше не видали мы
ни корабелы наши чёрны,
ни русалок, водяных, ни чёрта.
Корабельщиков до дому ждать устали,
а потом рукой махнули и слагали
былины да сказки об этом.
Глава 2. Добрыня Никитич едёт на поиски царицы
А 1113-ым летом
к нам Добрыня пришёл, не запылился,
пыль столбом стояла, матерился:
– Так говорите, вы тут бабу потеряли,
Забаву свет Путятичну? Слыхали.
Князь Владимир да во Киеве гневится;
племянница она ему, а вам – царица.
Ну да ладно, горе ваше я поправлю:
найду ту ведьму иль навью,
которая украла лебедь-птицу.
Нам ли с нечистью ни биться!
И после пира почёстного
(не отправлять же Добрыню голодного),
опосля застолий могучих,
пошёл богатырь, как туча,
на леса, на поля, на болота:
– Ну держись этот кто-то,
вор, разбойник, паскуда!
Я еду покуда…
А покуда былинник ехал,
ворон чёрный не брехал,
а наблюдал с вершины сосны:
в какую сторону ноги шли
богатырские. И взмахнув крылом,
полетел не к себе в дом,
а на Сорочинску` гору`,
что стоит в чужом бору.
Там в глубокой пещере
за каменной дверью
сидит змей о семи головах,
о семи жар во ртах,
два волшебных крыла и лапы —
дев красных хапать!
Как нахапается дев,
так и тянет их во чрев:
переварит и опять на охоту.
На земле было б больше народу,
если бы не этот змей.
А сколько он сжёг кораблей!
Ну это история долгая.
Царица Забава невольная
в подземелье у змея томится.
Горыныч добычей гордится,
обхаживает Путятичну:
замуж зовёт, поглаживает,
кормит яблочками наливными
да булочками заварными,
а где их ворует – не сказывает.
Забавушка животине отказывает —
замуж идти не хочет.
Тот судьбу плохую пророчит
(за отказ) на всю Русь могучую:
«Спалю славну дотла! Получше ты
подумай, девица, да крепко.
Зачем тебе надо это:
ни детей, ни изб, ни пехоты,
ни рыбалки жирной, ни охоты,
а пустое выжженное поле
От татара вам мало горя?»
А пока Забава раздумывала,
ворон чёрный клюнул его,
дракона лесного за ухо:
«На тебя нашлась, то бишь, проруха —
удалой Добрынюшка едет,
буйной головушкой бредит:
– Зарублю ту ведьму или навью,
что украла племянницу княжью!»
Сощурился Горыныч, усмехнулся,
в бабу Ягу обернулся:
«Ну раз хочет Никитич бабку,
значит, с Ягушкой поладит.» —
и юркнул в тёмны леса.
А Добрыню кобыла несла
да говорила: «Чую, хозяин, я силу
нечистую, вон в том лесочке.»
– Но, пошла! – богатырь уже по кочкам
в сторонку прёт совсем другую,
не на гору Сорочинску, а в гнилую
прямо в сахалинскую долину
/где я, как писатель, сгину
и никто меня не найдёт/
вот туда-то конь Добрыню и несёт.
Глава 3. Змей Горыныч заманивает Добрыню на Сахалин
Ай леса в той долине тёмные;
ай звери по ней ходят гордые,
непокорные, на народ не похожие —
с очень гадкими рожами:
если медведь, то обязательно людоедище;
если козёл, то вреднище;
а ежели заяц с белкой,
то вред от них самый мелкий —
всю траву да орехи сожрали.
Лес голый стоит, в печали.
В эти степи богатырь и въехал.
На ветке ворон не брехал.
Народ в деревнях не баловался,
а у моря сидел и каялся:
они рыбу сетями всю вытягали,
есть стало нечего; выли теперь
и старые времена вспоминал,
о том как по морю гуляли
киты могучие, да из-за тучи
бог выглядывал робко.
– БОГатырь это! – Нет, холоп то!
– Какой такой богатырь, как наши?
– Наши то краше:
деревенски мужики
и сильны, да и умны!
– Не, тот повыше,
чуть поболее крыши!
– Врёшь, он как гора,
я видел сам богатыря!
– Да за что вы БОГАтыря ругаете?
Сами, поди, не знаете:
шеломом он достаёт до солнца могучего,
головой расшибает тучу за тучею,
ногами стоит на обоих китах,
а хвост третьего держит в руках!
Вот на третьем то киту
я с вами, братья, и плыву!
Тёрли, тёрли рыбаки
свои шапки: – Мужики,
уж больно мудрёно,
то ли врёшь нескладёно;
наш кит, получается, самый большой?
Почему ж не виден БОГатырешка твой!
– Потому БОГатырь и не виден,
народ его сильно обидел:
сидят люди на китах,
ловят рыбу всю подряд.
А тем уже кушать нечего.
Вот так с байками и предтечами
сахалинцы наши рыбачили,