Нель быстро опьянела, то ли от усталости, то ли просто выпила много. А если честно, то совершенно сознательно напилась, потому что знала уже, чем вечер закончится. Еще в Вене знала, когда Олег спокойным и отрешенным голосом обещал закрыть лабораторию, если при проверке хоть одну стволовую клетку найдут в инкубаторе, а глаза горели тем самым огнем, отсветы которого Нель ловила иногда в зеркале. За одну искорку этого пламени Нель брала человека на работу, не интересуясь ни образованием, ни стажем работы. И в друзья брала, не глядя ни на что — ни на верность, ни на честность, — а с остальными не о чем было разговаривать, Нель и языка-то их не понимала. Юлька говорила, что если КГБ когда-нибудь решит выловить инопланетян с зелеными антеннами на голове, то им останется всего лишь повязать Нелину лабораторию и близких друзей. Только я одна среди вас нормальная, смеялась Юлька, ну или хотя бы могу притвориться нормальной. А человек, который может притвориться нормальным, и есть нормальный, потому что это как раз и есть норма, а другой нормы и быть не может. Если пытаться действительно стать нормальным, то дело закончится либо дурдомом, либо язвой желудка. Попадаются, конечно, идеально здоровые люди, ничего их не берет, так этим приходится спиваться или с парашютом прыгать в тайной надежде, что он не раскроется... Юлька часами могла нести подобную чушь, обычно приходилось бросать в нее каким-нибудь предметом. Не очень легким, а то попросту не заметит, но и не очень тяжелым, потому что, увлекшись затейливым словесным узором, опять-таки не заметит. Пару лет назад Юля в полубреду собственного монолога не заметила летящей в нее зажигалки и неделю потом щеголяла синяком на скуле, на недоуменные вопросы с удовольствием отвечая, что это ее любимая женщина побила, но она не обижается. Бьет — значит, любит, правда ведь?
В общем, пришлось, конечно, напиться и прикинуться, что случайно, я не хотела, он сам пришел и воспользовался моим беспомощным видом, то есть родом, то есть телом. Осталось только понять, перед кем прикидываться, потому что перед собой — глупо, да и не получится все равно. А перед Юлькой тем более глупо и тем более не получится. Но коньяк тем и хорош, что можно совсем ни о чем не думать, а просто наблюдать, как собственное тело постепенно теряет вес и очертания и парит где-то там, под потолком, — так, наверное, чувствует себя высокотемпературная плазма; и уже всё вокруг неуклюже несется, как спотыкающийся конь о четырех ногах, а он целует холодными губами; нет, не конь, чего вы придираетесь, в самом деле? Очень странно, руки горячие, а губы холодные, вегето-сосудистая дистония, наверное, кровь до головы не доходит, это многое объясняет, вот ведь какая чушь думается, а он спрашивает: как ты хочешь? демократ хренов, как я хочу? дай подумать; я как-нибудь так хочу, чтобы ты лабораторию мою оставил в покое, как мне лечь, чтобы так получилось?
И такое у него лицо стало, что Нель зажмурилась и даже руку вскинула. Не ударил, нет, и не ушел, но дальше уже молчал, а Нель так глаза и не открыла. Как-то очень было понятно, что ничего хорошего она не увидит. Олег так сжимал ее затылок, что шея потом несколько дней болела и голова не поворачивалась, особенно в сторону компьютера. И даже когда не шевелилась совсем, а всего-навсего вспоминала, что надо Юльке ответить, так сразу начинала невыносимо болеть шея. Просто чудеса физиологии, да и только. Сдайте меня в поликлинику, люди добрые, для опытов, а то не очень понятно, как быть, если не в поликлинике.