Проснулся хорёк и увидел хомячка в колесе. И что-то такое у него перемкнуло в голове спросонья, но показалось ему, что это вот то самое колесо сансары и есть. А мышь внутри — это главное такое существо, от которого его, хорька, бессмертие теперь зависит. Потому как если мышь остановится, то никакого перерождения не будет. С одной стороны, есть в этом свои плюсы. Можно, например, прекратить праведно жить, вот прямо сейчас взять и прекратить. А с другой стороны, а смысл? Все равно ведь в клетке не разгуляешься.
Но с надеждой на бессмертие трудно расставаться, тем более что к хомячку хорёк уже и привыкать начал. А хомячок рад бы остановиться, да страшно: а ну как съедят?
Так они и жили в клетке. В любви и согласии».
Только я теперь не знаю, как эту сказку закончить. Пусть, наверное, так полежит, пока ты не появишься...
«Морской дьявол, — говорит она, — а Морской дьявол. Забери обратно свою ракушку. Я больше не хочу слушать море».
И вдруг начинает плакать. Впервые вижу, как она плачет.
Я трусь об ее щеку и слизываю маленькую круглую слезинку. Хочешь знать, о чем человек плачет? Выпей его слезу.
Хочешь знать, о чем человек смеётся? Забудь об этом, все равно никогда не узнаешь.
Слеза на вкус не очень соленая. Скорее горькая. С острым имбирным привкусом.
Она плачет о нерождённом гомункулусе. Глупая. Даже вынашивая кусочек живого мяса, она будет плакать об этом нерождённом гомункулусе, не зачатом из земли и пролитой спермы.
Все они рождаются из земли и спермы.
Все они возвращаются в море.
Ну что, не ожидала?
Привет-привет!
Меня терзают эти самые, ну, ты в курсе. Я подозреваю, что ты стёрла меня со скрижалей своего сердца, вычеркнула из недр памяти твоей, вот разве что в сотовом телефоне осталось мое имя, только на это и уповаю, если честно.
Ты меня прости, а я тебе тоже что-нибудь хорошее сделаю, договорились?
Ну что, простила?
Вот и чудесно, я так и знала!
Я так и не могу вспомнить, на чем оборвалась наша переписка, — свой ноутбук я утопила в море. Это у нас такой спор вышел с Морским дьяволом. Он выиграл, а душа моя ему без надобности. Пришлось расплачиваться материальной субстанцией.
Ты, наверное, хочешь спросить, почему это я несу разнообразную и необязательную чушь, вместо того чтобы внятно и подробно объяснить, куда исчезала, что делала и какого, собственно, черта?
Рассказываю.
Как ты помнишь, я приехала в Марсель, вся в слезах, губной помаде и тоске по любимому. И чтобы тоску унять, взялась за расследование обстоятельств его безвременной кончины. То есть это мне тогда казалось, что она безвременная, а потом, когда обстоятельства немножко прояснились, я поняла, что совершенно непонятно, как он дотянул до таких преклонных лет. С такими-то задатками
В общем, как ты поняла, я ужасно разозлилась и до сих пор еще не остыла.
Знаешь почему?
Буквально за час до того, как я бросила Морскому дьяволу свой любимый ноутбук (до сих пор надеюсь, что он им подавился, гад такой!), ко мне в дверь постучал почтальон. Единожды постучал, вопреки распространённому суеверию, но зато громко. Так что если по децибелам судить, то можно считать, что и дважды.
В общем, пришел почтальон, а у почтальона сумка, а в той сумке письмо, а в том письме буковки, а в тех буковках денежки... И не только.
Кроме денежек, которых у моего покойного мужа было гораздо больше, чем я ожидала, мне досталась в наследство маленькая, но очень гордая фирма.
И как ты думаешь, чем она занимается, эта фирма?
Ни за что не угадаешь.
Кожу клонирует.
Ну, там, если ожоги, или просто захотелось кому новую кожу. Старая, допустим, надоела, вот и захотелось новую...
Ты прости моё словоблудие, но я ужасно неловко себя чувствую. Разозлил меня Олег, а наказала-то я в результате тебя. Ну и себя, но это уже мои личные разборки. Я ведь была дома, когда ты приезжала. Спряталась в туалете и плакала там как дура. Почему не вышла — до сих пор не понимаю. Стыдно было, наверное. Как будто адвокат вместе с наследством торжественно вручил мне ответственность за всё, что Олег делал.
Это он когда тебя трахал, сразу двух конкурентов устранял? Так, что ли? Или, наоборот, надеялся, что ты у него работать начнешь?
Или, может, что-то третье, чего мы вообще никогда не узнаем. Очень хотелось бы, чтобы третье. Хотя это самое третье может оказаться еще почище первых двух. Так что, может, оно и к лучшему, что не узнаем.