Герберт был слишком далек от таких полетов, а посему сначала подспудно, а потом все более явственно искал себе занятие, которое хотя бы формально вырвало его из переплетов поколений, из тоскливой повторяемости будничных расторопностей, из простой наживы бытия, от которой першит в глотке и хочется плакать крупными, как персидские алмазы, слезами, но рыдания душат сами себя, и нет иного пути, как искать какое-то выражение этим рыданиям, иное и неформальное, значительное и движущее нечто вперед, вовне, туда, за пределы платоновской пещеры с закованными мудрецами[6], которые сидят, понурив головы и ничего не видя, кроме теней на стене, и думают, что нет такого пути или традиции, чтобы просто громко крикнуть: «Эй, кто там морчит нам голову?» и к черту распугать все тени и их зачинщиков…
Часть 4
Уроки перевоплощений
– Отвечай, где документы? – грязный мускулистый мужик тряс свою жертву, крепко прижимая пистолет к беззащитной шее. Герберт зажмурился, потому что ждал, что выстрел вот-вот растрескает реальность, и кровь брызнет в пространство.
– Считаю до трех и вышибу тебе мозги, – хрипло прозвучало в задымленном воздухе. Развалины какой-то старой фабрики равнодушно служили декорациями сцены обреченности и серой были. В низких облаках кружило несколько недотепистых ворон.
– Карр!!! – внезапно пронеслось по воздуху. Мужик вздрогнул и спустил курок. Он даже не давил на эту маленькую металлическую пластинку с таким куриным и с виду невинным названием «курок». Она нажалась сама. То ли колебания воздуха, вызванные этим неуместным «карр!», совершили свое гибельное дело, то ли так все и было задумано в природе ярких смертей и вялых жизней, но реальность обагрилась, и вселенная обогатилась еще одной жертвой неудачной, жестокой смерти. Говорят, это вредно. Умирать нужно обстоятельно и спокойно, в кругу семьи, в окружении заботливой нежности. Специалисты утверждают, что дурная и внезапная смерть передается в другие, будущие жизни и вызывает неврозы, всяческие неприятные заболевания и весьма мешает жить. Например, у этой несчастной головы с выбитыми мозгами наверняка наметится мигрень на все оставшиеся будущие жизни, пока какой-нибудь разумный психолог в очках не догадается воспользоваться методом регрессии и не вернет пациента, расслабленного в отрубе гипноза, в этот самый момент его прошлой или, может быть, позапрошлой жизни, и он снова не увидит всю эту обстановку, дурных ворон и курок, плавно и самопроизвольно скользящий в никуда. И тогда наступит быстрое и практически чудесное исцеление – до следующей кровавой развязки, до новой травмы с ощутимым удушающим эффектом. И ведь вряд ли так придумано нарочно, чтобы вся эта гадость, оставаясь где-то вне пределов биологических структур памяти, то есть вовне, где кружат эфемерные оттенья душ, передавалась как эстафета новым поколениям. Видимо, это просто побочный эффект того, что называется вечным круговоротом жизни, тем самым колесом жизни, от которого у нас у всех голова идет кругом…
Как только в зале зажгли свет, Герберт толкнул Джейка локтем.
– Хорошее кино, – фальшиво съязвил отец. Джейк привычно обиделся. В кои веки соизволил сходить с сыном в кинотеатр, так и тут нудит со своими комментариями…
– Мир гораздо более наполнен шпионами, чем ты думаешь, – не по возрасту витиевато отметил Джейк.
– Я в этом сомневаюсь, – признался папаша и потер усталые от взрывов и кровопусканий глаза.
Они вышли на волю и, несмотря на продолжающееся легкое головокружение и дурноту от увиденного, сразу отправились домой, ибо переполненные впечатлениями мозги просто требовали поделиться увиденным с кем-нибудь еще, хотя бы с милой и пугливой Эльзой, которая будет всплескивать руками каждый раз, когда Джейк или Герберт будут изображать очередную сцену из просмотренного фильма.
Кинотеатры, как и парикмахерские, – идеальные места для переоценки ценностей. Сейчас Герберту хотелось бездействия. Просто сидеть и наблюдать за чем-нибудь совершенно незначительным и в некотором роде банальным. Но читатель будет благосклонно освобожден от пространных описаний паука или осы в сахарнице. На этот раз Герберту надлежало вернуться к своему пыточному станку – компьютеру, который сожрал большую часть его естества, был его мукой и болью, единственным попутчиком в вязком и кошмарном бизнесе исканий престижа и денег, а также исключительное средство забвения всего окружающего… Вот вам гипноз, помноженный на регрессию в прошлые и будущие жизни. Мерно мерцающее жерло экрана засасывает нас без остатка, и скоро мы уже не сможем отличать себя от него, дыхание наших легких – от бормотания его электронных потрохов, действия которых не менее загадочны, чем функционирование настоящих внутренностей, призванных переваривать наскучившую пищу.
…Герберт переписывался от имени Энжелы с несколькими молодыми людьми в бесплодном поиске замены Стюарда… Временами он начинал жалеть, что опрометчиво помог изгнать этого непримечательного типа из жизни дочери. Теперь она совершенно уже явно, хотя и бессознательно, мстила за отобранную у нее первую любовь. Все попытки найти кого-нибудь напоминали буффонаду, хотя сама Энжела к этому не имела никакого отношения, ибо послушно делала то, что советовали родители, отвечала на звонки потенциальных ухажеров и ни в чем не могла быть заподозрена, кроме полной апатии по отношению к мужчинам вообще и к избранникам родителей в частности. Самое же страшное заключалось в том, что те мужчины, что попадались на глаза Герберта и Эльзы, были, по их мнению, все как один если не ублюдки, то маньяки. Адлерам хотелось бросить это болезненное невротическое занятие, но что-то мешало, и все начиналось снова и снова. Эльза находила на сайтах знакомств более или менее подходящие кандидатуры, долго и без огонька переписывалась с ними по разным вздорным поводам, как, казалось ей, и нужно переписываться с потенциальными кавалерами, потом грубо вмешивался Герберт и (тоже от лица дочери) начинал брать быка за рога. Ухажеры на той стороне компьютерной сети стрелялись от неудобства переписки с сорокалетним мужчиной, скрывающимся под личиной молоденькой и весьма симпатичной девушки… Эльза утверждала, что Герберт все портит, но сопротивлялась вяло, ибо чувствовала, что подходящих людей нет, что вокруг одни серые ублюдки и что нормальные люди на сайтах знакомств не водятся.
Наконец объявился приятный парень, образованный, обходительный, знающий множество языков. Он откликнулся на фразу в анкете на сайте знакомств (родители постарались) о том, что Энжела ищет мудрого молодого человека.
– Ну, насчет мудрости не знаю, хотя других люблю поучать! В чужом глазу бревно вижу… Вообще самая безопасная тема разговора в начале знакомства – это про соседа или соседку. Но это скучно. Про соседку поговорить можно, если ноги у нее уж очень кривые.
– А что, там, где ты живешь, много японок?
– Путем сравнения могу сказать, что они самые кривоногие в мире. Еще бы – посиди, поджав ноги под себя, всю жизнь. Я в Токио ходил в кафе для «годзинов», а может, «кэйдзинов», точно не помню, короче, так они называют всех чужаков, то есть неяпонцев. Так вот, в этом заведении ты можешь сесть на стул или свесить ноги в дырку в полу, на татами[7]. Больше десяти минут просидеть нельзя, потом ноги не разогнуть… А как у вас на озерах с рыбалкой? Я, конечно, не заядлый рыболов: впервые в прошлом году удочку купил и просидел на пирсе неделю – ничего не поймал, рыба была неправильная. Далеко же ты забралась-спряталась…
Дом Адлеров действительно располагался далеко от центров цивилизации, в лесистом краю, где озера встречаются чаще, чем бензозаправки.
Сначала ухажеру, которого звали Альберт, стала отвечать Эльза. Ее приятно удивил свободный стиль молодого человека и то, что он, по-видимому, много путешествовал, раз так вдруг заговорил о Японии.
6
Платон уподоблял обыденный мир мрачной пещере, где люди закованы в цепи так, что им не повернуть головы и не увидеть ничего, кроме стен прямо перед собой. Там, на стенах, они различают игру теней, отбрасываемых фигурами людей, двигающихся в глубине пещеры в свете невидимого костра. В своем неведении закованные пленники полагают, что эти тени и есть единственные реальные вещи в мире.
7
Татами (япон., дословно «складывать») – маты, которыми в Японии застилают полы домов (традиционного типа). Плетутся из соломы и соломой же набиваются, хотя в последнее время для набивки иногда используется пенопласт.