– Тебе просили передать, чтобы про Карася ничего не говорил, – шепотом произнес человек по ту сторону. – Иначе плохо будет. Бери все на себя. Потом разойдетесь.
Саша ничего не понял. С какой это стати ему как заправскому уголовнику кто-то передает послания. Да еще куда – в самую камеру! Просто голова идет кругом! Ведь не мог же Карась проложить тайную тропу в изолятор!
– Кто передал? – уточнил Сухарик, надеясь на ошибку. – Может, это не мне?
– Ты Калякин? – настороженно спросили из-за двери.
Саша подтвердил.
– Тебе, тебе. Человек приходил… –Кто?
Но ответа не последовало. «Раздатка» со скрипом закрылась, оставив арестанта в полном недоумении. Карася он и так не сдал, но почему за него хлопочет какой-то «человек»? И как у них получилось отыскать его тут и передать послание?
«Ну дела…» – подумал Сухарик и вернулся на место коротать холодную, как зима, и тягучую, словно сырая резина, первую арестантскую ночь.
В одиннадцатом часу вечера к дому Баркаса подъехала черная «Тойота-Лендкрузер». Пилат любил большие и мощные машины, дающие ощущение безграничной свободы даже в отсутствие привычных дорог, поэтому «Тойота» была его вторым домом. Он вышел на пахнущую вечерней свежестью улицу и, обойдя дом со двора, без труда вычислил нужные окна.
В кухне еще горел свет.
«Ужинаешь, сволочь! – со злой радостью подумал Пилат. – Ну, ну… Скоро тебе жратва поперек горла встанет!»
Он вернулся к машине и подал ее вперед, чтобы видеть подъездную дверь. Баркас не должен выскользнуть незамеченным.
Через полчаса свет в квартире погас. Привычным движением Пилат навернул глушитель, спрятал оружие под одежду и отправился к дому. С шумом распахнулись двери лифта. Кабина задрожала и медленно потащилась вверх, отсчитывая этажи. Второй… Третий… Четвертый…
На девятом она остановилась. Пилат вышел на площадку и прислушался. Намаявшиеся жильцы блочной девятиэтажки отходили ко сну. Где-то вверху приглушенно бубнил телевизор.
Заклеив пластырем глазок двери напротив, Пилат приблизился к жилищу Баркаса. За дверью тихо. Хозяева улеглись спать. Он вытащил отмычку и приступил к работе. Тонкая зазубренная на конце пластинка – «капурылка» – утонула в скважине замка, а закаленный «натяг» подтянул «футорку» [3] . Легко нащупав все штифты, Пилат повернул «натяг» и отпер замок. Снова прислушался. Из глубины баркасовской хаты доносилось лишь мерное тиканье настенных часов.
Пилат осторожно ввинтился в прихожую и прикрыл за собой дверь. Первым делом он проверил совмещенный санузел и кухню, чтобы Баркас не напал сзади. Убедившись, что там пусто, ночной гость вытащил бесшумный «Макаров» и шагнул в комнату. Глаза быстро привыкли к темноте и вполне сносно различали в свете уличных огней интерьер незнакомой квартиры и темные контуры предметов. Странно. На неразобранном диване никого не было. Пилат включил тонкий, как авторучка, фонарик. Подстраховался. С осторожностью кошки он пересек помещение и проскользнул в соседнюю комнату, сразу же уловив слабое сопение на кровати. Визитер присмотрелся. С трудом различил две подушки и голову, прикрытую одеялом.
Вдруг одеяло заворочалось и спросило, обращаясь неизвестно к кому:
– Ты, что ли?
– Я.
Не скрываясь, Пилат шагнул к стене и, нащупав выключатель, зажег свет.
– Обалдел, что ли? – недовольно буркнула женщина. Щурясь от яркого света, она медленно приподняла голову. Увидев перед собой чужую физиономию с пистолетом, женщина ужаснулась и коротко вскрикнула.
– Что вам надо? – слабо выдавила она и отпрянула к стене. – Вы кто?
– Где муж? – властно спросил Пилат, уперев в женщину взгляд неморгающих глаз и черный зрачок ствола.
– Не знаю, – пролепетала женщина.
Она говорила правду. Только не это от нее хотели услышать. Подскочив к кровати, ночной визави рванул одеяло и сбросил на пол.
– Вы что, совсем обалдели! – вскрикнула женщина и попыталась вернуть одеяло на законное место… Но Пилат с силой толкнул ее. Женщина ударилась о стену.
– Сидеть! Утром он домой что-нибудь приносил? – последовал следующий вопрос.
– Нет, – в страхе ответила женщина. Она старалась натянуть край ночной рубашки на бесстыдно оголившиеся ноги.
– Врешь, сука, – тихо прошипел налетчик, но от его негромкого голоса женщину сковал паралич. – Мы с ним вместе на дело ходили, а он меня кинул! Отвечай, куда он дел мои вещи!
Соседка за стеной прислушалась.
– Опять с бабой ругается, – недовольно проворчала Марина Николаевна и повернулась на другой бок.
– Я правда не знаю! – ответила жена Баркаса и вжалась в стену. Дрожащими пальцами она поправляла рубашку на груди.
– Врешь, сука! – взорвался Пилат. Невооруженной рукой он с замахом стукнул женщину в лицо. – Говори, куда он шмотки дел!
Обозленный мужчина не кричал – он шипел полушепотом, как змей.
– Не знаю…
Ответ был прерван новым ударом по голове. На белую простыню из носа брызнула кровь. Пилат, кажется, озверел и потерял рассудок. Он схватил несчастную за горло и начал душить.
– Где вещи? Где?! – повторял он, то сдавливая ее горло до хрипоты, то давая набрать в легкие воздух. – Куда он поставил машину? Где у вас гараж?..
Сильные удары обрушились на хрупкую женщину. По истерзанному телу разлеталась боль, а сознание плескалось в голове, словно вода в герметичной консервной банке.
– Несколько остановок на автобусе… кооператив «Дорожник», бокс восемнадцать… – сквозь заливавшие лицо слезы и кровь отвечала несчастная.
– Не-ет! Ты скажешь, где муж! – пообещал Пилат, тяжелым взглядом гипнотизируя жертву. Его разум замутился от взрыва ненависти, как от разорвавшейся рядом гранаты. – Прячется? Думает, я его не достану?.. Достану…
С треском слетела на пол разорванная ночная рубашка, обнажив выпуклые груди и белые трусики жертвы. Вид обнаженной и полностью деморализованной женщины возбудил в Пилате маниакальное чувство властителя, подчиняющего чужую волю. Он почувствовал острый прилив плотского желания, которое требовало выхода. Пилату показалось, что кругом война, а жена врага – законный трофей победителя. Давняя контузия напомнила о себе искривлением пространства и времени.
– Ты мне за него ответишь! – нетерпеливо сопел он. – Вы все мне ответите! Меня еще никто так не кидал…
Пилат не договорил. Он схватил женщину за длинные каштановые волосы и с силой бросил на кровать. Отложив пистолет, налетчик рванул кусок скотча и залепил ей рот. Но лицо было мокрое от слез, и лента отклеивалась. Не выпуская волосы всхлипывающей жертвы, Пилат повозил ее лицом по кровати, чтобы стереть влагу. Кровавые дорожки расчертили простыню странными иероглифами. Скотч накрепко приклеился к губам, забравшись на щеки. Женщина начала бороться. Она отчаянно вырывалась, но сильный удар ладонью по лицу оглушил ее.
Словно на распятии, Пилат привязал к кровати по диагонали ее руки и ноги, а пучок длинных волос примотал к средней перекладине. Делая это, он ощущал не испытанное ранее чувство, будоражащее кровь посильнее, чем просто ожидание предстоящего секса с чужой женщиной. Пробуждалась какая-то животная, слепящая рассудок маниакальная страсть…
Одним рывком сорвав с женщины последнюю деталь туалета, Пилат с жадностью уставился на черный остров подстриженных волос и вожделенно запустил туда руку.
Пришедшая в себя жертва с ужасом увидела, как, тяжело дыша, Пилат сбрасывал брюки, обнажая возбужденное, выгнутое дугой мужское естество. Она дергалась и боролась, стараясь освободиться, но скотч оказался прочным.
Пилат грубо вторгся в нее, так же как в компьютерную сеть Министерства обороны. Он исступленно терзал и таранил теплое тело, будто врага, стараясь вытащить или выбить из него всю душу и разметать по кровати. Палач двигался, словно запрограммированный штамповочный станок, который можно выключить или остановить только одним способом – убив его метким выстрелом на поражение. Но сделать это было некому, и станок продолжал работать, пытая женщину, словно раскаленным прутом.