У спецназовца не было времени на прицеливание. Он выстрелил почти наугад, потому что через пару секунд «Мерседес» скрылся из виду, свернув в свободный проезд…
Но что такое наугад для тренированного снайпера? Да, он не дал того результата, который показывал на учениях и тренировках, но три пули из четырех догнали машину и порвали крашеный металл.
Ротана ударило в плечо. Рукав мгновенно намок от крови. Бригадиру показалось, что он опустил левую руку в ведро с кипятком. Или на нее упала массивная гранитная плита. Или конечность отрезало калеными зубьями дисковой пилы «болгарки»…
Но пробитая рука продолжала слушаться. И если бы не чувство опасности, повышающее шоковый порог и переходящее в горячку, бригадир не смог бы вести машину. Но Ротан знал, что любая остановка уменьшает его шансы на жизнь.
Зажимая рану, бригадир выбирался из опасного района…
Сухарик почувствовал, что воздух наполнился тонким, знакомым ароматом. Ольга схватилась за бок. Боль не приходила, а теплая кровь намочила одежду. На ум пришла кем-то брошенная фраза: «Чем серьезнее ранение, тем меньше боль…»
Значит, вот в чем дело. Организм не хочет травмировать психику обреченного на смерть человека, специально отключая ему болевые рефлексы.
Так глупо.
– Тебя ранило? – спохватился Сухарик, увидев побелевшее лицо девушки.
– Не знаю… – выдавила Ольга, стараясь не заплакать от страха. Губы ее потеряли первоначальный цвет и едва шевелились. Помада стала прозрачной.
Девушка осмотрела себя. Пощупала. Бок был мокрый, но явно не в крови. Ольга подняла сумочку и… поняла, в чем дело. Из разорванной кожи частыми каплями сочились духи. Пуля пробила пузырек!
– Сволочи! – разозлилась она, вытаскивая осколок.
Из-за угла вынырнул взмыленный Кузин с пистолетом. К своему изумлению, Сухарик узнал в старшем лейтенанте одного из парней, отбивших его от автобусных грабителей. А еще Сухарику на миг показалось… Нет, нет. Полный абсурд. Не может быть! Никогда!..
Но ему показалось, что этого молодого парня с аккуратной стрижкой он встречал раньше… И тут его будто молнией пробило: а не он ли бежал тогда по улице с чужой барсеткой в руке? Милиция бросилась догонять вора… А Сухарик ушел…
Мысли трепыхались под черепной коробкой, метались и путались, не находя выхода.
– Где он?! – спросил Кузин, бросив взгляд на три распростертых на асфальте тела.
– Твой к гаражам ушел! А мой на машине! Я его, кажется, зацепил! – на бегу крикнул боец спецназа и рванулся в погоню за «своим».
Туда же побежал и старлей…
Да куда там! Пилат заранее предусмотрел возможность отхода.
– Господи! Я думала, что… Ведь тебя могли убить! – всхлипывала Ольга, вцепившись в Сухарика. Слезы катились по щекам маленькими бусинками. В горле застрял тугой комочек. Девушка осознала, что могла навсегда потерять своего «дурного, непутевого обалдуя», как иногда называла Сухарика, но такого близкого и дорогого. Она не подумала, что пять минут назад сама чудом осталась жива.
– Что делать-то? – всхлипнув, спросила Ольга.
– Что, что… – оглядываясь по сторонам, раздумывал Сухарик.
Он не мог понять, что здесь произошло минуту назад. Нет, не тогда, когда на него наехали бандиты, и не тогда, когда их как цыплят перестрелял «друг Баркаса», непонятно откуда свалившийся. Сухарик не мог врубиться: что произошло позже? Ему показалось невероятным, что вооруженные люди, прибежавшие к гаражам и имеющие явное отношение к правоохранительным органам, почти не обратили внимания ни на него, ни на мертвые тела бандитов с огнестрельными ранениями и кляксами запекшейся крови, а убежали за «другом Баркаса». Но ведь никто же не видел, что стрелял не Сухарик. Тогда почему его не задержали?
Просто чудеса. Или наоборот – никаких чудес, а происходит какая-то непонятная свистопляска?
– Давай-ка скорее сматываться, покуда они не вернулись, – сказал Сухарик, поправив прилипшие к лицу девушки волосы.
Взяв ошеломленную Ольгу за руку, он повел ее за собой.
– Значит, ушел, гад! – расстроенно и виновато констатировал Кузин, вернувшись к машине. Он устало опустился в кресло, вытянул ноги и расстегнул ворот рубахи.
Спецназовцы стащили с головы защитные шлемы, сняли с потных лиц маски и отложили в сторону внушительные автоматы «вал».
– Надо докладывать Каледину, – с обреченностью двоечника, несущего домой дневник с записью о вызове в школу родителей, сказал старший лейтенант. – Такую рыбу упустили… Да и бандит ушел.
– Это не самое страшное, – философски заметил водитель Коля. – Есть новости похуже.
– Ты о чем? – посмотрел на него Кузин.
– Каледин только что звонил… Зайцев погиб.
В эти секунды, кажется, притихла вся аппаратура, а два ноутбука перестали шелестеть жесткими дисками.
– Что-о-о? – недоверчиво переспросил старлей. – Зайцев?
Кузин был готов принять это за неудачный розыгрыш. Но никак не за правду. Он просто не понимал причину.
– Как Зайцев мог погибнуть, если Мурена вышел на нас? Почему?!
– Ретранслятор был заминирован, – пояснил Николай. – Там еще милиционер погиб, а другой в тяжелом состоянии находится в реанимации.
В тесном пространстве оперативного фургона стало тихо. Был слышен лишь слабый шелест двух работающих ноутбуков.
– Развел нас Мурена как полных дураков, – тяжело вздохнул Кузин. – Это не человек. Это настоящее чудовище. Он идет по дороге, мощенной трупами.
– Обыкновенный террорист, – поправил его спецназовец, участвовавший не в одной боевой операции. – Таких много. Только и нам везет не всегда. Никуда он не денется.
По сине-зеленому экрану компьютерного монитора медленно ползла красная точка. Спасательный маяк американских ВВС исправно обозначал свое местоположение в системе координат. Точка двигалась к тонко очерченному периметру. Контрольный «спикер» КП скрупулезно воспроизводил шорохи, всхлипы и шумы улицы. Сухарик и Ольга молчали. Крепко сцепив руки, они приближались к дому.
В этот момент оперуполномоченному ФСБ старшему лейтенанту Кузину до Мотыля и его подруги не было никакого дела. В голове вертелись совершенно другие мысли.
Где-то далеко послышался пронзительный вой сирены. Машина следственной бригады приближалась к месту происшествия.
Взрыв в жилом доме и столпотворение из пожарных машин, «Скорых», милиции, прокуратуры, микроавтобуса с надписью «ОСГ[13] ФСБ России» на борту взбудоражили общественность. Место происшествия, как водится, оцепили, оттесняя зевак подальше. В дом пропускали только жильцов и то при наличии прописки в паспорте. Других просили «погулять».
Дымили сигареты, рокотали приглушенные разговоры. Со стороны улицы к дому пытался протиснуться белый микроавтобус «Мицубиси» телевизионщиков. Проехать им не удалось. Тогда суховатая тележурналистка, похожая на железную комиссаршу двадцатых годов, бросилась в бурлящую толпу за подробностями и, нахватав информации, сказала оператору:
– Леша, включайся, начинаем работать отсюда.
Леша взвалил на плечо тяжелую камеру. «Комиссарша» взяла микрофон. Зажегся красный глазок. Пошла запись…
Каледин вышел из подъезда и с жадностью закурил. Из микроавтобуса ему махнул взрывотехник – небольшого роста подвижный сухощавый мужичок в сереньком костюме.
Полковник подошел.
– Михаил Юрьевич, с веществом заминка получается… – сообщил эксперт.
– А что такое? – вскинул брови Каледин, с шумом выдохнув дым.
– Если верить нашим «брызгалкам» [14], то никакой взрывчатки тут нет! – пояснил взрывник.
– Как это? – удивился полковник.
– Так – нет, и все. Как будто и не было никакого взрыва. Экспресс-анализ не выявил вещество.
– Но что-то же взорвалось! – разозлился от беспомощности эксперта Каледин. – Можно пойти и потрогать развороченный чердак!
Полковник хотел сказать еще про убитого Зайцева с милиционерами, но вовремя сдержался. В конце концов эксперт ни при чем.