Они не имеют определенных жилищ, но бродят по двое, босоногие, одетые в шерстяное платье, ничего не имеющие, всем владеют сообща, как апостолы, нагими за нагим Христом следуя[301]. Смиреннейшим образом начинают они ныне, ибо и ногу внутрь занести не могут; но впусти их, и нас самих выставят[302]. Кто не верит, пусть послушает, что раньше было сказано об этого рода людях.
Есть, конечно, и в наш век, хотя и осужденный нами и осмеянный, люди, желающие хранить веру, и если призвать их к отчету, они, как древле, положат души свои за пастыря своего, Господа Иисуса. Но какая-то странная ревность охватила нас или подкупила, так что наше время для нас подешевело, словно железное, а древнее полюбилось, словно золотом сияющее. Ведь есть у нас истории, доведенные от начала до наших времен; читаем мы и старинные басни, зная, благодаря какому иносказательному толкованию они должны нам понравиться. Посмотри на Каина завистливого, на жителей Гоморры и Содома, у которых не один, но все до одного сладострастьем напитаны, на Иосифа проданного, на фараона, столькими наказанного язвами, на народ с идолом златого тельца, бунтующий против Бога и мужа, коего Господь избрал яснейшими знаменьями в пустыне, на гордыню Дафана, на бесстыдство Замврия, на вероломство Ахитофела, на алчность Навала[303], на несметные диковины, длящиеся от начала до наших времен, — посмотри и не будешь отвращаться с такой великой спесью, если ныне вершится нечто подобное или, может, даже менее низменное. Но поскольку тяжелее чувствовать зло, чем слышать о нем, мы умалчиваем о том, что слышали, и оплакиваем то, от чего страдаем. Держа в уме, что бывали вещи и хуже, будем сдержанны в отношении того, что не так тяжко. Предупреждающие басни показывают нам Атрея и Фиеста, Пелопа и Ликаона[304] и многих им подобных, чтобы мы избегали их участи, да и сентенции, встречающиеся в историях, небесполезны; у тех и других повествований одинаковы и манер, и намерение[305]. Ведь и история, опирающаяся на истину, и басня, ткущая из вымысла, даруют добрым людям счастливый конец, чтобы добродетель была приятна, и осуждают злых на гнусную гибель, желая сделать злобу ненавистною. В этих сочинениях сменяются то бедствием благополучие, то наоборот, и часта сия перемена, так что оба постоянно у нас пред глазами и нельзя забыть одно ради другого, но можно умерять их примесью противоположного. Таким образом ни возношение, ни крушение никогда не превысят своей меры, то есть в созерцании будущих вещей наши помыслы не будут ни лишены надежды, ни свободны от страха: имею в виду будущие временные вещи, ибо совершенная любовь, которая с небес, прочь изгоняет страх[306].
XXXII. О ДИВНОМ ПОКАЯНИИ ТРЕХ ОТШЕЛЬНИКОВ[307]
Филипп Ньютонский[308], муж именитый, рассказывал мне, что, возвращаясь с охоты на Черной Горе[309], наткнулся на дикого человека, волосатого и безобразного, припавшего к ключу, чтобы напиться, и внезапно схватил и поднял его за волосы, вопрошая, кто он и что тут делает. А тот, кроткостью своею склонив его отпустить, говорит: «Пришли мы втроем в сию пустыню, чтобы творить покаяние по образцу древних отцов; первый и лучший из нас — француз, второй, много сильней и выносливей меня, — англ, а я скотт. Француз столь великого совершенства, что я боюсь говорить о его житии, ибо оно превосходит всякое вероятие. Англ, а скорее ангел, обвит железною цепью, столь длинной, что можно развернуть ее на семь стоп. Он всюду носит с собою железный молот и колышек, коими прикрепляет к земле свою цепь в субботу и меж тесных сих рубежей целую неделю молится, весь в ликующих гимнах. Никогда не сетует и не унывает; питается, чем найдется, а в субботу снимается с лагеря, не блуждая без цели, но ища приятного места — не то чтоб богатого на плоды, даже не уголка, защищенного от жестокостей погоды: где обнаружится какая-нибудь пища близ воды, там он с радостью разбивает свой стан. Если вам угодно его видеть, на этой неделе он у ручья, что течет из этого ключа». Молвив это, он со звериным проворством удалился. Вскоре ньютонец нашел англичанина мертвым и из уважения к его добродетелям не дерзнул тронуть ни его самого, ни что-либо из его вещей, но ушел, поручив сотоварищам достойно его погрести. Источник радости, Христа, носил в сердце этот англичанин, и никакие тяготы не ввергали его в уныние. Унылы лицемеры, как говорит Господь, ибо совершенная любовь изгоняет купно с унынием страх[310].
301
302
303
304
305
306
307
308
310