ВТОРОЙ РАЗДЕЛ
I. ПРОЛОГ
Победа плоти противна рассудку, ибо человек меньше стремится к тому, что от Бога, и больше к тому, что от мира. Если же держаться рассудка, душа справляет триумф, воздавая кесарево кесарю, а Божие Богу[311]. Я намеревался рассказать две истории, являющие Божию милость и суд[312]: они не занятны и даже докучны, однако их дожидаются, как добиваются поэтических вымыслов или подражаний им. Но отложим эти истории, если не отбросим, а начнем с чудес, которые знаем или в которые верим.
II. О ГРИГОРИИ, МОНАХЕ ГЛОСТЕРСКОМ[313]
Видел я Григория, глостерского монаха, человека престарелого и (хотя сама старость — уже немощь) угнетенного многими иными недугами: он страдал каменной болезнью и язвами на голенях и бедрах, но неизменно был бодр; не уставала нападать на него хворь, но он не отставал от псалмопения. Если по долгим трудам прокрадывался к нему сладостный сон, Григорий говорил, что на этот час Богом покинут или предан забвенью; а когда страдал сильнее, обильнее изливал благодарности Всевышнему, как бы говоря вместе с блаженным Августином: «Здесь пали, здесь казни, и не в ярости Твоей обличай меня»[314]. Его молитвам препоручил я себя в ту пору, как впервые переправлялся через пролив: когда непогода поднялась такая, что корабль почти скрывался под волнами[315], а все остальные были в совершенном отчаянии, я уповал на заслуги того, кому себя вверил, и с тем благоговением, с каким обычно взывают к Богу подвергающиеся опасностям на гибнущем корабле, молился, чтобы Своим милосердием и заслугами оного доброго Григория исторг Он нас из волн невредимыми. Посреди бури я забылся немного — и вот вижу господина Григория, идущего от морехода к мореходу, ободряющего их, наставляющего и все исправляющего. Очнувшись, застаю все в полной тишине и покое и воздаю Богу подобающую благодарность.
Потом я поведал это аббату Григория, Гамелину[316], и он, много меня благодарив, многим это сообщил. Услышав о том, Жильбер де Ласи[317], муж именитый, посвятивший себя Храму, последовал моему примеру, отправившись в Иерусалим с молитвами и благословением сказанного Григория, и рассказывал потом, как в Греческом море с ним приключилось нечто подобное.
III. О БЛАЖЕННОМ ПЕТРЕ ТАРАНТЕЗСКОМ[318]
Позже я видел блаженного Петра, архиепископа Тарантеза, что лежит в Альпах, мужа столь великой добродетели и столькими чудесами прославленного, что по всей справедливости можно провозгласить его равным в заслугах древним отцам, коих мы почитаем в церкви; одним касанием его руки вкупе с молитвой Господь исцелял немощных, изгонял демонов, и никогда Петр не брался за то, чего не мог довершить[319]. Одиннадцать дней он пребывал с английским королем, господином Генрихом Вторым, в Лиможе[320], заботу же о нем король поручил мне, и я должен был содержать его на королевский счет; это был человек веселый, с лицом, ясным во всяких обстоятельствах, чистый, скромный, смиренный, и, как казалось многим другим и мне самому, во всем совершенный. Я видел одно чудо, сотворенное от Господа его рукою, и о многих слышал. Однажды в поздний час пришло великое множество лиможских граждан, ведя с собою одержимого. За ними шел епископ Пуатевинский, ныне архиепископ Лионский, по прозвищу Альбеман[321], родом из Кентербери, муж замечательного красноречия, высочайшей власти и славы, — не чтобы искушать, но чтобы подлинно узнать то, во что все верили. Он обратился ко мне с такими словами: «Дорогой мой, пригласи к нам архиепископа, чтобы нам быть истыми свидетелями тому, о чем все говорят. Не раз я наблюдал, как там, где люди толкуют о виденных ими чудесах, было одно наваждение; я находил лишь притворство, но никогда — истинное чудо». Тогда я привел господина Петра: опустившись на колени, он возложил руку на недужного, изрыгавшего пену и, без всякого сомнения, совершенно безумного. Мы насторожили уши, господин епископ Иоанн и я, и услышали, как он молвит: «Возлежащим одиннадцати ученикам»[322] и прочее. Бесноватого держали, прижав к кровати, но не связывали, затем что он был их согражданин. После Евангелия произнеся краткую молитву, Петр велел его отпустить, а тот сейчас же утер себе рот рукою и вымолвил: «Матерь Божия, смилуйся». Внезапно отпрянув, господин епископ Иоанн сказал со слезами: «Подлинно исцелен больной. Лишь он один — епископ, а мы — псы, не могущие лаять[323]».
314
317
318
320
321
323