VII. О ЛУКЕ ВЕНГЕРСКОМ[332]
В Париже, в школе магистра Жерара Девицы[333], я видел Луку Венгерского, мужа достойного и хорошо образованного, который разделял свою трапезу с бедняками, так что они выглядели зваными гостями, а не побирающимися ради пропитания. Господь посредством короля Венгрии, клира и народа призвал Луку на архиепископство Эстергомское. О житии его и нравах по восшествии на архиепископскую кафедру рассказал мне Гуго, муж родом из Ле-Мана, епископ Акры[334]. Упомянутый мной король Венгерский умер, оставив наследником маленького сына, совсем дитя. И вот пришел к архиепископу Луке брат короля, требуя, чтобы тот помазал и венчал его на царство. Укорил его Лука, обвинил в измене, затем что вопреки закону, обычаю и праву хочет он невинного обездолить, и не пожелал дать ему согласие. А тот добился, чтобы сделал его королем другой архиепископ того же государства, не имеющий никакого касательства к королевскому венчанию, как бы промолвив:
и тотчас был поражен от Луки проклятием. Он немедленно потребовал у Луки отпущения, с ужасными угрозами и обнаженным мечом в качестве довода, но, встреченный презрением и сызнова отлученный, грубо вверг его в темницу, а церкви, подвергнутые интердикту, заставил этим пренебречь. Когда Лука уже долго пребывал в узах, некий друг тайно принес в темницу послание от папы Александра Третьего о его освобождении, обращенное к королю; но Лука решительно отказался воспользоваться этим письмом, услышав, что, как всякое другое послание, к которому прикреплена булла, оно стоит двенадцать денариев, и сказав, что не желает свободы благодаря симонии. Отверз ему Господь темницу в день пасхальный, когда король был на праздничной мессе. Вошел Лука в капеллу при общем великом изумлении и, сорвав покров с алтаря и отшвырнув прочие украшения, перед крестом, подле короля, ошеломленного и испуганного, молвил так: «Господи Иисусе, Чьего Воскресения никто не проповедает, токмо христиане если Ты признаешь этого короля достойным Твоего посещения, то силою, которою Ты воскрес, „обрати нечестивого, да не будет”[336], — если же нет, то рукою крепкою[337] и десницею, отмстившею фараону, в течение сорока дней дай ему почувствовать Того, Кого он пронзил[338]». Выйдя из капеллы, он снова был отдан служителями беззакония под стражу строже прежнего, но сносил все терпеливо, в молитвах и хвалах Господу неустанно бодрствуя. И случилось так, что прежде дня сорокового король умер нераскаявшимся. Наследовал ему единственный его брат, в жестокости ему равный. Лука дал и ему отсрочки сорок дней, а потом «убил духом уст своих»[339], а мальчика, законного наследника, помазал на царство со всякой торжественностью. Отрочество его Лука прожил в совершенном покое, но юность — не так, ибо король, войдя в юные лета, брался за большее, чем мог свершить, и, истощив свои средства, не побоялся расточать церковные имения. Когда Лука по многих слезных увещаниях увидел, что король упорствует в своих намерениях, он с плачем предал его проклятию. Много молитв вознеся за него ко Христу, Лука добился королю таковой Божией милости, что тот, ведомый истым покаянием, поспешил к церкви Эстергома, дабы дать Луке удовлетворение, коего он желал. Лука же со всем клиром и праздничной толпою вышел королю во сретенье с ликованьем и, дав ему отпущение, повел с собою. Все прочие пели, Лука же украдкой плакал. Король ему: «Отчего это, дражайший отче, среди столь великой радости тебе захотелось плакать?» Лука в ответ: «Могу ли я искренне радоваться? Ведь в этот же день по прошествии года, к общему нашему смятению и гневу, на это самое место будешь ты принесен мертвым». Так и случилось.
VIII. О НЕРАЗУМНОМ БЛАГОЧЕСТИИ ВАЛЛИЙЦЕВ
«Во всяком народе, — как где-то сказано, — кто Бога боится, тот Ему приятен»[340]. Редок у наших валлийцев страх Божий по разуму[341]. С господином Гильомом де Браозом[342], мужем, опытнейшим в военных делах, был, как сам он мне сказывал, один валлиец знатного рода, столь ревностной добродетели, что каждую ночь при первых петухах он вставал с кровати и голый, преклонив колена на голой земле, до зари бодрствовал на молитве. Он хранил такую воздержность и так строго соблюдал себя, что узнай ты его, почел бы выше людей и всех ближе к ангелам. Но если б ты увидел, сколь разнуздан он в стычках, сколь легок на кровопролитие, сколь нерадив о своем спасении, сколь до чужой смерти жаден, как рад свершить какое-нибудь злодеяние или убийство, ты не усомнился бы, что он полностью предан беззаконию[343]. Столь прочно и глубоко укоренен в валлийцах этот недостаток мягкости, что если в одном они выглядят благоразумными, то во многом другом — неотесанными и дикими.
332
333
334
335
340
342
343