XIX. О СКОТТЕ ГИЛЛЕСКОПЕ, МУЖЕ ОТВАЖНЕЙШЕМ
Видел я мужа из Скоттии, стяжавшего в своих краях вечную славу; имя ему Гиллескоп, то есть епископ[405]. Замешанный во всех почти столкновеньях вождей, князей и королей в том краю, в каждом бою превосходил он обе стороны, был ли с победителями или с побежденными, ибо от юности до старости был человеком счастливой отваги, его опрометчивая самонадеянность не бывала ему мачехой, хотя, словно слепой, он кидался во всякую опасность, и успех редко или никогда отказывал его дерзости. Епископом же его прозвали не по сану, а по венцу плеши. Близ Скоттии есть много островов, каждым из которых правит свой князек; один из них, чья область располагалась лишь в двух милях от Скоттии, был человек великой наглости, похвальной по их суждениям о воинственности. В предрассветный час в воскресенье он похитил у помянутого Гиллона любовницу. Известившись об этом в первый час того же дня, тот воспринял это с такой дикостью, что, не посоветовавшись с друзьями, не ждав и не искав челна, вооруженный лишь мечом, без всякой одежды, кроме штанов, разошедшихся на седалище, дерзнул бороться с морем, сам себе кормило, гребец и парус, вместе корабел и кормчий, войско и вождь. И хотя он неистово бросается во все, чего следовало бежать, однако переплывает и выбирается без вреда. К дому похитителя он подбирается сзади и, украдкой заглянув в небольшую дверь, среди трехсот и более бражников видит свою подругу в королевских объятьях. Он неистово бросается туда без всякой осторожности, одним ударом умерщвляет короля и выскакивает вон. Сотрапезники застывают; иные скорбят о мертвом, но большинство, разъяренное бурным негодованием, пускается в погоню с оружием. А тот, среди морских зыбей держа кровавый меч в руке, ищет спасения в плавании, словно вепрь, которого псы облаивают издали: страх ранений удерживает их от нападения, а злоба не дает отступиться. Двоих врагов он сразил в пучине и добрался домой невредимым, свершив дело, неслыханное по дерзости, и став горчайшим из мстителей.
Тот же человек отвечал господину своему, королю Скоттии, когда тот по болезни не мог с уверенностью выйти навстречу врагу: «Господин, ты посылаешь меня вместо себя и просишь, чтоб я храбро бился; будь уверен, кому бы ни досталась победа в бою, тебе или врагам, я восторжествую над славою каждого». И восторжествовал.
Однажды он, победив, обратил многих врагов в бегство; бедра его были пробиты широким копьем; оставив товарищей собирать добычу, он шел назад, опираясь на копье. Когда он был вдали от своих и вне их зрения, нападают на него внезапно трое пеших из побежденного войска, первый с копьем, второй с ножом, третий с луком. У него нет оружия, кроме копья, и у них ничего, кроме упомянутого. Первого, лишь тот подступил, Гиллескоп принимает на копье, пронзив ему сердце, а его копье отводит левой рукой; затем, вытащив свое копье, всаживает второму в средину утробы. Третий застает его шатающимся и недолго думая обхватывает его, как бы выбирая, какой смертью угодить врагу. А тот тотчас погружает нож ему в грудь и в ответ получает другой нож между лопатками[406]. Упали наземь все четверо, но уцелел один Гиллескоп: нашли его сотоварищи и перенесли в безопасное место. Среди стольких опасностей он дожил до старости: возможно, от случаев вроде этого и происходит воинское присловье: «Иди куда хочешь, умрешь, когда должен», как будто любой может ринуться в любую погибель и не упредить свой день. Хорошо, чтобы воины так думали и от этого воодушевлялись на соперничество друг с другом.
XX. О НРАВАХ ВАЛЛИЙЦЕВ
Мои соотечественники валлийцы, хотя не блюдут верности никому, и в частности чужакам, за всем тем люди добрые: не хочу сказать — отменных нравов или особенно сильные, но пылкие в нападении и суровые в сопротивлении, в общем, одной недобротой добрые, расточители своей жизни, скупые на свободу, небрегущие о мире, воинственные и искусные в битве, жадные до мщения, щедрые на все имущество, весьма скупые на пищу для себя и щедро уделяющие ее всякому[407], так что еда одного — еда для всякого; никто среди них не ищет хлеба, но берет без спроса там, где на него наткнется или найдет выставленным что-нибудь съестное. Сторонясь обвинений в скаредности, они так благоговейно блюдут щедрость и гостеприимство, что раньше третьего дня никто не спросит у гостя, которому предоставил кров, откуда он и кто таков, чтобы не заслужить укоризны. Но на третий день можно уважительно спрашивать.
405
406