Гигант мчит навстречу Галону; они обмениваются ударами с разным успехом: гигант оставляет в Галоновом щите сломанное копье, Галон же гигантова коня прошивает ото лба до плеч и обоих валит наземь. Видя его поверженным вместе с конем, как выспренний дуб, рушащийся от последнего удара секиры, он говорит: «Так как ты позволил Галону вооружиться, когда он был в твоей власти, чтоб не вести тебе неравной битвы с безоружным, я спешиваюсь, чтоб не вести мне неравного боя с пешим». Он спешивается; подымаются они пешими и схватываются крепко. Король, глубоко стеня, оплакивает племянника, никакой опасности не подвергающегося. Королева бросает попреки в лицо Садию и обильными поношениями истязает отсутствующего Галона. Садий, радостный, что она обманывается, сносит все безмолвно и, чтобы увеличить ее ненависть, отворачивается от нее и ласково ухаживает за той, которую поручено ему утешать. Королева видит и ненавидит, считая ее избранной, а себя презренной, и, двойным гневом воспламеняясь, удваивает и утраивает нападки на обоих. Всякий раз, как для Галона дело дурно оборачивается, все взоры обращаются на Садия. Их мысли, их слова оскорбляют Галона, но на Садия падает оскорбление.
По облику бойцов сражение выглядит неравным, по ударам же равенство кажется полным, а слабейший — храбрейшим. Гигант подается, намеренный расстроить натиск противника внезапным отпором, но столь близко, столь пылко подступает Галон, столь неутомимо, что гигант обманывается в своем расчете и притворное бегство превращается в вынужденное. Вот уж он шатается на ковре своей подруги, и Галон нежданным усилием его толкает, так что гигант спотыкается о ее лодыжку и падает через нее. В одном стане поднимается крик, в другом — подавленные стенанья, и вполне ясно, у кого близкий гнев, у кого же безмерная радость. Король и его люди желают и — насколько позволяет почтение к установленному миру — показывают знаками, чтобы Садий бросился на падшего врага. Галон, однако, с должной учтивостью велит упавшему подняться и снова взять оружие.
Гигант живо встает и, видя слезы своей возлюбленной, забывает о прощении, только что ему дарованном. Он уже не заботится о том, что ему предписывают учтивость и честность, но, закипая сердцем, опрометью несется на врага[476] и с жестоким напором преследует его, стойко сопротивляющегося: «крепко он бьется, крепким бойцом неприятеля сделав»[477]. Наконец, воздев руку, он пытается одним ударом кончить бой, но клинок, с силою грянув о шлем, переламывается у рукояти. Теперь гигант страшится за себя и в сердце признается, что почти побежден; но Галон, как обычно, отступает назад, дабы во всем оказать благородство, давая гиганту передышку и возможность подыскать другой меч, со словами: «Славу должно искать в доблести, а не в случае». Радуется гигант и его люди, печалятся все друзья Садия, сетуя, что близкая победа обратилась по его воле в опасность. Мне же кажется опрометчивым и несправедливым сознательно делать то, что радует врагов и печалит друзей. Гигант отходит к шатру и берет у спальника меч, огромный и прекрасный: извлекши его, убеждается, что его острию не может противиться ни дерево, ни кость, ни железо, никакое оружие. Он молвит, что был обманут тем, кто принес ему первый, — и слугу, подавшего меч, рассекает от головы через хребет и чресла до земли, примолвив: «Раб лукавый[478], этот клинок дал бы мне победу при первых же ударах», и прибавляет: «Эй, ты, вместо Галона вступивший со мною в битву и в самом деле много лучший Галона! поди в мою темницу, если предпочитаешь жизнь смерти». Галон возражает: «Вся отвага или все бахвальство, что даровано тебе этим мечом, не от твоей доблести происходит, но от моего позволения, и ты волен извлечь из него всю пользу, какую сможешь. Я надежен на телесную силу и духовную доблесть, а не на выгоду от оружия; моя слава мне поддержкою». Раздраженный гигант мчится на него и первым ударом, словно молния, отрубает от Галонова щита все, до чего досягает, а вторым — большую часть кольчуги и щита. Чувствует Галон и видит въяве, что никакому оружью его не спасти от меча; он знает, что защиты надо искать в силах и искусстве, и пред надвигающейся опасностью готовится не бежать, а обращать в бегство: так споро орудует он мечом в деснице перед лицом врага, что длань гиганта не может высунуться из-за щита, не получив раны. Он жмет его не на шутку, и хотя не вынуждает его показать тыл, но заставляет отступать и наконец, сделав ноги дамы ему претыканием[479], заставляет его рухнуть навзничь, запнувшись о свою возлюбленную. Тут Галон отступает и, хотя страшится за свою жизнь, дает опасное свидетельство уверенности в себе. Он велит гиганту подняться и побуждает его не страшиться, давая королеве случай восхвалить Садия, а на него самого обратить ликующие попреки. Гигант же, радуясь милости и искусно пользуясь оказанным снисхождением, уверенно на него прядает и с такой силой обрушивает меч на щит Галона, что, рассекши кольчугу, концом клинка напечатлевает на его лице глубокую рану. Струится кровь, заливая Галоновы доспехи до самых ног; куда он ни отступит, ни подступит, всюду оставляет полные кровью следы — зрелище, друзьям ненавистное, недругам отрадное. Неудивительно, что Галон страшится меча, который, похоже, пронзит любую преграду; он ускользает от ударов, иногда выставляет щит, всячески заботясь, чтобы меч не встретил плотное препятствие и не заселся в нем. Король, страшась за племянника, готов отдать все королевство за его спасение. Королева возлагает руку на поводья, зовет клевретов Садия, приказывает схватить его и увести, но, не добившись того, что велела, покидает зрелище в сомнениях, радоваться ли о посрамлении Галона или скорбеть о кончине Садия.
477