Кто не поверил бы этой правдоподобной речи? Какой отрок не стал бы избегать такого господина? Какой господин не пролил бы невинную кровь? Было ли когда изобретено более жестокое злодеяние? Более безжалостная отрава изобретена ли кем или где слыхана? Какой тягостный и свирепый заговор против обеих сторон! Сколь пагубно и жестоко это беззаконие, в дому демонов двойными одеждами облеченное! Но, конечно, оно устрашится стужи снежной[488].
Царь, поверивший Парию, уподобляется безумцу, делается немилосерд к тому, кто его любит, и хотя нет ничего беспощадней гневного царя, однако он отлагает месть, испытуя, нельзя ли ему сжалиться, предпочитая прощать, а не отмщать. Между тем подходят ежегодные городские игры, на которых царь должен присутствовать сам в царском облачении и в диадеме или послать кого-то в оном торжественном уборе. Тот, кто его заместит, получит от царя первенство на целый год над всем царством Вавилонским. Велит царь отроку облачиться для игр, сесть на коня, приличного сим торжествам, и дает ему власть и господство на весь год. Парий, слыша об этом, полагает, что еще мало сделано, и ревностно берется за то, что осталось сделать[489]. К королю он не дерзает подступиться, набрасывается на отрока и всеми способами понукает его, молит со слезами, впервые неподдельными, в отплату за всю доброту, которую он ему оказал или окажет, уступить ему эту честь без ведома Нина. Готовый пособить дорогому воспитателю, отрок легко соглашается. Таким образом, в праздничный день Парий покидает дворец, блеща царским венцом, одеждами, скиптром и конем. Нин восходит на возвышенный престол на башне, чтобы видеть, как совершится его замысел в отношении отрока, и вот — великолепный Парий в воротах, и все очи на него. Он медлит, чтобы от долгого ожидания просиять более внушительным появлением, не умаляя величия опрометчивой быстротой, когда внезапно из укромного места бросается подосланный юноша и, оказав недостойному величию праведную и предписанную непочтительность, вгоняет ему меч до самого сердца, одра великих измен, чтобы холод железа охладил печь всех его страстей. Падает убитый, ибо солнце его зашло в гневе[490]; юноша ищет убежища у ближайшего алтаря; мчится весь народ, и уже не гул людской, но бушеванье поднимается. Царь, полагая, что оплакивают погибшего отрока, идет взглянуть на виновника своей обиды: узнает в мертвом Пария, видит, что при нем полумертвый отрок, в слезах зовущий любезного наставника: волосы рвет, бьет себя в грудь, оплакивая заботу верного пестуна. Нин видит, что одурачен, но не ведает, каким образом; отзывает отрока из толпы и вводит во внутренний чертог; отрок, по наставлению умершего, голову склонив, руку поднеся к устам, преклоняет колени. Царь, снова прогневленный, в душе готовя уже вторую смерть, говорит: «Что ты прикладываешь руку к носу? Как это я один стал тебе отвратителен? Разве из уст моих такая вонь, что ты не можешь подойти ближе?» Отрок: «О нет, из моих, господин, и я берегусь, чтоб ты не почуял». Царь: «Кто это сказал тебе?» Отрок: «Парий, коего я любил, как никого другого, открыл мне то, что скрывали все, — что от уст моих столь великий смрад, что вам мое присутствие тягостно. Поэтому погибла моя надежда служить подле вас; поэтому моя рука всегда заграждает мое дыханье, чтобы мое зловоние вас не удручало и ясную чистоту яснейшего лица вашего не заражал мой порок. В отплату за это предостережение и всю верную заботу, им оказанную, он просил у меня дарованную вами почесть и получил ее. Вот перед вами вся моя душа излита, и я простерся в ногах вашего милосердия в ожидании, претерплю ли заслуженную кару или смогу благодарить за прощение». Сими речами небеспричинно взволнованный, Нин по кратком раздумье уразумел, что приключилось, и поведал своим вельможам о двойном предательстве пагубного Пария и о справедливейшей каре за зависть по суду Божиему; отроку он вернул свою милость, а труп кознодея велел вздернуть на виселице, чтобы в мертвом обличить скверну его жизни.
488
489