Забавы придворных

Такой случай, если позволено заметить, пришел мне на память.

Был у меня друг, человек философского жития, которого после долгого знакомства и частых посещений я однажды нашел переменившим платье, манеру держаться, выражение лица, вздыхающим, бледным, однако тщательнее одетым, говорящим скупее и степеннее, горделивого в непривычной отчужденности. Пропали былое остроумие и любезность; он сказался больным и точно был нездоров. Я видел, как он бродит в одиночестве и, сколько позволяло уважение, уклоняется от бесед со мной. Я видел, что он одержим Венерой. Ведь во всем, что мне являлось, был лишь жених, и ни в чем — философ. Была, однако, надежда, что после падения он поднимется. Я извинял ему то, чего не знал; думал, это забава, но это была свирепая серьезность. Он стремился быть женатым, а не любимым; хотел быть не Марсом, а Мулькибером[543]. Однако мой ум меня покинул, а так как он собирался умереть, я был готов умереть с ним вместе. Я высказался и был отвергнут. Я послал к нему других, чтобы они сказали, а когда он не захотел их слушать, я сказал: «Хищный зверь пожрал единственного моего»[544]. И чтобы исполнить всякую должность дружества, я написал ему послание, в котором переменил наши имена, себя, Вальтера[545], назвав Валерием, а его, что зовется Иоанном и имеет рыжие волосы, — Руфином. Озаглавил я это послание так:

III. РЕЧЬ ВАЛЕРИЯ К РУФИНУ ФИЛОСОФУ, РАЗУБЕЖДАЮЩАЯ ЕГО ЖЕНИТЬСЯ [546]

Говорить мне запрещено и молчать не могу. Я ненавижу журавлей и совиный вой, филина и прочих птиц, унылыми воплями предвещающих тяготы слякотной зимы; а ты насмехаешься над моими предсказаниями грядущих потерь — неложными, если ты будешь упорствовать. Потому и запрещено говорить мне, авгуру истины, а не желания.

Я люблю жаворонка и черного дрозда, что мирным созвучьем предвещают радость тихого ветерка, а особенно филомелу, что наполняет любезную пору веселья всем изобильем отрад; и я не обманываюсь.

Тебе по нраву Гнатоны[547] и комики[548], что шепчут о будущих сладких соблазнах, и особенно Цирцея, что обманывает тебя, изливая обильную радость, благоухающую ароматами сладости. Чтобы ты не обернулся свиньей или ослом, не могу молчать.

Подают тебе медвяную отраву кравчие Вавилона; она вливается нежно[549], и услаждает, и возбуждает силу твоего духа; потому мне запрещено говорить.

Я знаю, напоследок она укусит, как змий[550], и нанесет рану, неподвластную никакому териаку; потому не могу молчать.

У твоего желания много потаковников, на пагубу тебе красноречивых, а я у тебя — один безъязыкий глашатай горькой истины, от которой тебя тошнит; потому мне запрещено говорить.

Глупый голос гуся осуждается меж лебедями[551], наученными только услаждать; однако он дал сенаторам спасти город от пожара, сокровища от грабежа, себя самих — от вражеских дротов. Может быть, ты вместе с сенаторами уразумеешь — ведь ты человек благоразумный, — что трубят тебе лебеди гибель, а гусь гогочет спасение; потому не могу молчать.

Страстью своею ты весь пламенеешь и, красотою миловидного лица совращенный, не знаешь, несчастный, что то, чего ты добиваешься, — химера[552]; но ты отказываешься знать, что троевидное это чудовище украшено главой благородного льва, запятнано зловонным брюхом козла, вооружено хвостом ядовитой гадюки; потому мне запрещено говорить.

Очарован Улисс благозвучьем Сирен, но, поскольку «он и Сирен голоса познал, и Цирцеину чашу»[553], то путами доблести[554] дал себе силы избежать водоворота. Я же, на Господа уповая, предсказываю, что ты станешь подражателем Улиссу, а не Эмпедоклу, который, своей философией — чтобы не сказать меланхолией — побежденный[555], выбрал Этну себе мавзолеем, и избегнешь услышанной от меня притчи, однако я боюсь[556]. Потому не могу молчать.

Наконец, тот твой огонь, который делит с тобой противная сторона, сильнее того, коим ты горишь ко мне[557]; чтобы больший не поглотил меньшего и я не погиб, мне запрещено говорить.

Если я могу говорить в том духе, что делает меня твоим, пусть эти огни будут взвешены на любых весах, праведных или неправедных; пусть обернется опасностью для моей головы, что бы ты ни делал, как бы ни судил; ты должен простить мне, ибо от нетерпеливой любви я не могу молчать.

Первого Адама первая жена[558] после первого сотворения человека первым грехом нарушила первый пост вопреки наказу Господнему. Породила она непослушание, которое до кончины мира не перестанет понуждать женщин без устали доводить до полных последствий то, что вывели из своей матери. Друг, поношение мужу — жена непослушная; остерегись.

543

…хотел быть не Марсом, а Мулькибером. — Ср. отсылку к мифу о любви Венеры и Марса ниже, IV. 3.

544

Хищный зверь пожрал единственного моего. — Ср.: Быт. 37: 33.

545

…себя, Вальтера… — Это единственный случай, когда Мап называет свое христианское имя.

546

Речь Валерия к Руфину философу, разубеждающая его жениться. — Об этом «Послании Валерия», циркулировавшем в рукописях независимо от «Забав придворных» и имевшем куда большую известность, см. сопроводительную статью. О средневековой мизогинии и традиции мизогамических сочинений, к которой принадлежит трактат Мапа, см. также: Wilson 1986; Bloch 1987; Hanna and Smith 2005; на русском языке см., например: Юсим 2013.

547

Гнатоны — параситы (по имени персонажа теренциевского «Евнуха»).

548

…комики… — Comedos. Ханна и Лоулер в своем издании выбирают из разночтений форму женского рода, comedas, приводя в параллель схожих с Сиренами Муз в начале боэциевского «Утешения», которых Философия называет «театральными потаскушками», scenicas meretriculas (Jankyn’s book I, 198).

549

…она вливается нежно… — Притч. 23: 31.

550

…напоследок она укусит, как змий… — Притч. 23: 32.

551

…голос гуся осуждается меж лебедями… — Ср.: Вергилий. Буколики. IX. 36. Возможно, Мап рассчитывал, что его читатели помнят Вергилия (Энеида. VIII. 655—662) и комментарий Сервия к ст. 656: «Пел (canebat): как бы предсказывал, ведь „петь” означает и „говорить” и „предсказывать”».

552

…то, чего ты добиваешься, — химера… — Как метафора любовных опасностей Химера появляется у Горация (Оды. I. 27. 23—24). По Фульгенцию (Мифологии. III. 1), Химера — от слова cymeron, т. е. «волнение любви», «и потому изображается трехголовой, ибо у любви есть три модуса — начало, совершение и окончание». Ср.: Alanus de Insulis. Summa de arte praedicatoria. V: «Какое чудовище чудовищнее сладострастия (luxuria), которое на голове своей имеет лик девицы и образ утехи, в середине — козу со смрадом похоти, в конце — волчицу с разорением добродетели» (PL 210, 122).

553

…он и Сирен голоса познал, и Цирцеину чашу… — Гораций. Послания. I. 2. 23, с небольшим изменением.

554

…путами доблести… — Virtutis vinculis; есть разночтение «путами истины» (veritatis vinculis), предпочтенное в издании Ханны и Лоулера; см.: Jankyn’s book I, 201.

555

…своей философией — чтобы не сказать меланхолией — побежденный… — Возможный источник убежденности Мапа в безумии Эмпедокла — «Наука поэзии» Горация (см. след. примеч.); ср. также: Тертуллиан. О душе. 32. 1; Лактанций. Божественные установления. III. 18.

556

…и избегнешь услышанной от меня притчи, однако я боюсь. — Намек на легенду, по которой Эмпедокл умер, бросившись в жерло Этны. Смысл, видимо, такой: Мап надеется и предсказывает, что его друг будет подражать Улиссу: тот холодным рассуждением одолел чары Сирен, меж тем как Эмпедокл, по словам Горация (Наука поэзии. 465—466), «хладнокровно прянул в пылающую Этну». Однако и «притча», и «огни» следующего абзаца удовлетворительному толкованию не поддаются.

557

…тот твой огонь, который делит с тобой противная сторона, сильнее того, коим ты горишь ко мне… — Триве толкует это так: «Сильнее огонь вожделения и сладострастия, который внушает тебе противная сторона, чем огонь любви, которой ты меня любишь. Более сильный огонь по природе притягивает к себе более слабый, так что люди, у которых обгорел какой-нибудь член, придвигают его потом к огню, чтобы он оттянул огонь из них; если я буду тебе писать об этом предмете, то могу стать жертвой подобного, и потому мне запрещено говорить» (Jankyn’s book II, 169).

558

Первого Адама первая жена… — Разворачиваемая далее Мапом последовательность библейских персонажей «Адам — Давид (с попутным упоминанием Самсона) — Соломон» — традиционный набор примеров, который он мог найти, например, у бл. Иеронима, Послания. 22. 12 (PL 22, 401); Против Иовиниана. I. 23—24 (PL 23, 241, 243); ср.: Абеляр. Христианская теология. 2 (PL 178, 1195— 1196); Боккаччо. Жизнь Данте. 25; Гавейн и Зеленый Рыцарь. 2414—2426 и т. д. (Jankyn’s book I, 202f.).